И всё равно люби - Кэрри Браун (2016)

Поначалу Рут надеялась, что получится все исправить – что все то, что она наговорила тогда Питеру, когда сообщила ему о своей беременности, можно будет как-нибудь отменить, и он вернется домой и будет о ней заботиться. Что они все расскажут его родителям. При мысли об этом Рут испытывала одновременно и страх, и облегчение. Ей казалось, что решением проблемы ее беременности – да, она никогда не произносила про себя слова «ребенок», оно придет позже, вместе с печалью, которая уже никогда не оставит ее, – станет доброта – та доброта, которую все они испытывают друг к другу. Просто они с Питером пока не готовы иметь ребенка. Рут хотела учиться, хотела в колледж. Хотела стать кем-то.

Питер попросит прощения. Она попросит прощения.

А потом они с Питером объявят о помолвке, а еще через какое-то время поженятся, как и положено. И все простится, и все забудется.

На самом деле, как Рут узнала впоследствии, она чуть не умерла от заражения. Снова у Ван Дузенов, в той же кровати, где она провела первые дни после ареста отца пять лет назад, Рут спала без просыпу с таким же ощущением полного изнеможения. Миссис Ван Дузен приносила ей еду, но не разговаривала с ней. Ни о каком счастливом будущем не было и речи – Рут наконец поняла, как же глупо было с ее стороны так размечтаться. Миссис Ван Дузен выглядела ужасно – посеревшее одутловатое лицо, сухие ломкие волосы.

За последние два года они виделись лишь пару раз. То, что рассказывал о матери Питер, наполняло Рут жалостью ко всей их семье: непрерывные суматошные звонки – миссис Ван Дузен целыми днями названивала мужу, долгие часы в церкви – она вцеплялась в податливого преподобного отца и изводила его разговорами, и дома – беспокойно ходит по комнате, размахивает руками, кожа в уголках рта покраснела, потрескалась, руки непроизвольно подрагивают… Отчасти помогали курсы лечения в больнице, но эффект был непродолжительным.

Все это в сочетании с рассказами Питера о бесконечном терпении доктора Ван Дузена глушило накопившееся раздражение Рут против миссис Ван Дузен. Но однажды утром она все-таки не выдержала: когда миссис Ван Дузен принесла ей на подносике чай с тостом, Рут решительно села в кровати.

– Где Питер? – спросила она.

Лицо миссис Ван Дузен окаменело.

– Я не знала, что мне делать. Не знала, как еще поступить, – продолжала Рут. – Я хочу знать, где Питер.

Миссис Ван Дузен не смотрела на нее.

– Я не могу разговаривать с тобой, Рут, – ответила она, помолчав, и голос ее дрожал. – И никто не станет с тобой разговаривать в этом доме, – добавила она и вышла из комнаты.

Рут поняла, что их с Питером разлучили намеренно. Что ее не подпустят к нему. Что Ван Дузены не могли и никогда не согласятся видеть ее в качестве своей приемной дочери.

Она, Рут, не может быть женой сыну Ван Дузенов. Теперь ей стало это ясно.

Она никто, она всем чужая – ничто не изменилось.

Той ночью, в ночной рубашке добравшись до ванной и уцепившись за край раковины – в доме стояла мертвая тишина, Питера явно куда-то услали – она затолкала в рот две пригоршни детского аспирина со вкусом апельсина – все, что смогла отыскать в домашней аптечке. Рут методично разжевала их – казалось, будто она жует землю – и проглотила. И ее тут же вырвало.

Сквозь звуки рвотных спазмов она услышала торопливые шаги на лестнице.

Подняв голову – на лбу испарина, взгляд блуждает, желудок вздымается, край раковины, пол и передний край рубашки – все в оранжевых рвотных потеках, – она увидела в дверном проеме мистера и миссис Ван Дузен.

Зачем они пришли? Чего они хотят от нее?

– Боже милостивый, – выдохнула миссис Ван Дузен.

Доктор шагнул в ванную. Лицо его было мрачным, но он намочил тряпочку, протер Рут лицо и помог ей сесть на крышку унитаза.

– Зажми голову между коленями, – сказал он и, положив руку ей на затылок, слегка подтолкнул. – Давай же, Рут. Боже, ну давай.