Вечерняя звезда - Ларри Макмертри (1995)

На большинство слухов Томми не покупался. Начать с того, что Джои никогда и не тянул на что-то более серьезное, чем поведение трехлетки, если не говорить о проявлениях его сексуальной активности. Томми решил, что Джои прикинулся буяном, чтобы попасть в больницу, где мог найти какую-нибудь медсестру, с которой можно потрахаться. Он уже перепробовал все разновидности секса, что предлагала ему жизнь в их секторе тюрьмы, и вполне возможно, искал новых пастбищ.

К сожалению, это означало, что теперь соседом Томми будет Уилбур. Иными словами, он оказался втянутым в бесконечный анализ того обстоятельства, что Уилбур был обречен еще до рождения. Если Джои был словно приложением к своему члену, то толстяк Уилбур представлял собой один только мозг. Томми не был уверен, что это была перемена к лучшему, но что он мог поделать — не вешаться же ему теперь? Этого он себе на ближайшее будущее не планировал. Если уж когда-нибудь он уйдет в мир иной, то, скорее, по политическим мотивам, а не по той причине, что его сокамерником оказался заумный толстяк, полагавший, что он был обречен еще до того, как родился.

— А что, твоя мать была наркоманкой? — спросил Томми. Неделю-другую он выдерживал с Уилбуром глухое молчание, но это ему наскучило, и он решил, что можно попытаться разузнать, почему все же Уилбур считал себя обреченным.

— Нет, моя мама была президентом клуба «Дружба», — сказал Уилбур.

— Что за «Дружба»? — поинтересовался Томми.

— Это клуб для провинциальных дам, которым все в жизни надоело, но которым приятно думать, что они себя могут усовершенствовать, читая бестселлеры и потом болтая о них, — ответил Уилбур.

— Так вот почему ты был обречен? Потому что твоя мамуля любила читать бестселлеры? — Всего за две недели Томми освоил трюк доводить любое высказывание Уилбура до абсурда.

— Это могло спровоцировать пренатальную тоску, но обречен до своего рождения я был не по этой причине, — признался Уилбур. — Я обречен благодаря своему имени. Тебе бы понравилось, если бы тебя звали Уилбуром?

— Ну, не самое громкое из имен, — согласился Томми.

— Так вот, я его ненавижу. Ненавижу его и своих родителей за то, что они меня так назвали.

— Ты бы мог сменить имя, — предложил Томми.

— Да, но к тому времени, как я узнал, что у меня есть такое право, было уже поздно, — сказал Уилбур. Лицо у него было такое круглое, а глаза едва виднелись. Большинство заключенных называли его Косым, так же звали его и охранники, хотя он совершенно не был косым, просто глаза у него были закрыты толстыми складками жира.

— Я всегда чувствовал себя именно как один из Уилбуров, и так будет всю мою жизнь, — продолжал занудствовать Уилбур.

— Я что-то не вижу в этом большой трагедии, — сказал Томми. Его порой забавлял Уилбур, а уж подкалывать его было и вовсе приятно. — Одного из братьев Райтов звали Уилбур, — добавил Томми.

Уилбур пропустил это замечание мимо ушей.

— Я думаю, на свете немало людей, которые неплохо живут себе с этим именем, торгуют какими-нибудь железками или занимаются еще чем-нибудь, — не унимался Томми.

— Меня не привлекает торговля металлоизделиями, — сказал Уилбур.

Зато его привлекала опера. Он слушал оперы в наушниках, но иногда эти оперы просачивались из-под подушечек наушников, или же Уилбур засыпал, и наушники сваливались с его ушей, и тогда в тишину проникала музыка. Не сказать, чтобы Томми особенно возражал против этого, хотя, если в этот момент он колдовал над своим шифром, опера сильно отвлекала его. А вот кто возражал, так это черный заключенный по кличке Пес, который сидел в соседней камере. Кличку эту ему дали за то, что он до смерти забил свою жену замороженным трупом собаки. Когда он решил, что жена его погуливает, он убил ее дворняжку и положил ее к соседу в морозильник на две недели. Потом он извлек ее оттуда и забил ею до смерти свою жену, когда та стояла на стоянке в ожидании автобуса.