Любимые и покинутые - Наталья Калинина (1994)

Блондинка приблизилась к нему, отчаянно вертя бедрами. Он медленно, словно против воли, встал. Она взяла его руку и приложила ладонью к округлому животу. Николая Петровича парализовало — ни пошевелиться не мог, ни слова вымолвить.

Наконец он выдавил:

— Тебя как зовут?

— Зина.

Ее пальцы уже проникли под полы его махрового халата. Они были прохладные, умелые и очень бесстыдные. Он набрал в легкие воздуха — вдруг сильно закружилась голова и онемели ноги. Зина встала на колени и, прильнув ртом к его хоботу, взяла его в рот, стиснула губами и стала тихонько щекотать острыми зубками. Николая Петровича обожгло блаженство. Он и представить себе не мог, что так бывает. Зина теперь уже тихонько покусывала его инструмент, забирая все глубже и глубже в рот. Николай Петрович превратился весь в наслаждение. Сейчас с ним можно было делать все, что угодно — он был беспомощен и, странное дело, наслаждался этой беспомощностью.

«Только бы не ей в рот, — думал он. — Вот будет позору-то…» И он крепился, изо всей силы стараясь удержать в себе кипящее семя.

Внезапно Зина выплюнула его член, встала с колен, прошла к низкой кушетке и села на нее, широко расставив ноги.

Он застонал точно раненый зверь и кинулся на Зину, на ходу распахивая полы халата. Она тем временем скинула туфли и легла на кушетку, свесив ноги. Николай Петрович сходу вошел в нее, натолкнулся на какую-то преграду и смял ее в одно мгновение.

— Не спеши, — прошептала Зина. — Сейчас шарик растворится, и тебе станет еще лучше.

И действительно — в чреве Зины становилось все горячее. Его охватил дурман, движения стали размеренными, отчего наслаждение волнами расходилось по всему телу до самой макушки. Зина протянула руку, взяла с пола бархатный валик и подложила себе под спину. Перед глазами Николая Петровича поплыли красные пятна, и за мгновение до того, как извергнуть семя, он полностью отключился. Пришел в себя, лежа на Зине ничком. В ушах стоял оглушительный треск. Первый громко хлопал в ладоши и кричал:

— Ай да Петрович, ай да Илья Муромец! А я и не подозревал, что в тебе столько силы бродит. Вот что значит иметь жену-комсомолочку!

Он вскочил, сбросив с себя Аллу. Ударил ее по заду, распахнул халат и велел: «Соси!», чем она и занялась очень старательно. Жестом он подозвал Зину — Николай Петрович к тому времени уже встал и, запахнув халат, наблюдал за происходящим. Зина поспешила к Первому, вихляя широкими бедрами. «Швы на чулках так и не перекосились, — отметил Николай Петрович. — Ну и деваха — высший класс!» Первый схватил ее за груди, стал жадно мять их, теребить.

— Ишь ты, как извивалась под ним. Поди, здорово он тебя распалил. А ведь у самого жена красавица, каких мало. Я другой раз смотрю на нее и думаю: хоть бы ночку в ее компании провести. И такое берет любопытство узнать, что делают в постели такие женщины, как Марья Сергеевна. Тебя спрашиваю, Петрович, что она делает в постели?

Николай Петрович промычал что-то нечленораздельное. До него не дошел смысл вопроса Первого.

— Да не прикидывайся дурачком. Говори честно: раком ее хоть раз ставил?

— Нет.

— Ну и дурак. Раком оно и тебе легче, и им приятнее. Правда, проказницы?

Зина улыбнулась и кивнула.

— Мы же от обезьян произошли, а обезьяны только так и харят. Сам видел в питомнике. У самца яйца кровью наливаются, а самка их лапами теребит… Они у нее длинные такие, чтобы везде доставать. Попробуй, Петрович, обязательно попробуй. Я Серафиму Антоновну смолоду только так и харил. Она аж кричала от восторга, а я ей рот ладонью зажимал — мы в ту пору в коммунальной квартире жили.