Чуть позднее, когда мама высушила и расчесала мне волосы, а дом погрузился в сон, я встаю и иду в туалет. Из комнаты Эстер доносится шум, и моя первая мысль – ей снится кошмар о том, как мама забыла ее и оставила на улице совсем одну. И только потом, очень медленно, до меня доходит, что это не Эстер, а Грэг. Он плачет. Я тянусь к дверной ручке, но в следующий миг разворачиваюсь и ухожу к себе в спальню.

Мне нечего ему сказать.

Пятница, 24 июля 1981 года Рут

Это открытка из Сент-Айвса, куда мы с Клэр впервые отправились вдвоем после смерти ее отца. И где я ее потеряла.

Я не хотела ехать без Саймона, хотя, когда он был жив, мы провели вместе всего один семейный отпуск. Наверное, я тогда думала, что жить по-прежнему нельзя. Что надо вечно носить траур. Однако это было нечестно. Клэр любила отца, но он не подпускал ее к себе слишком близко. Ей было легче смириться с потерей. То ли дело я – Саймон был моей самой большой любовью, и я не хотела возвращаться к нормальной жизни.

Однако Клэр нужно было развеяться. Так сказала моя мама, и я в кои-то веки решила ее послушать. Забавно теперь вспоминать ту поездку. Даже тогда, в восьмидесятые, за границу летали только богачи, а водительских прав у меня еще не было. Поэтому мы купили билеты в плацкартный вагон и отправились с вокзала Виктория, словно туристы. В поезде, кроме нас с Клэр, были одни пенсионеры. Они посматривали на нас с удивлением – что эти двое тут забыли? А я, по правде сказать, и сама не знала. Нужно было отвезти Клэр на каникулы, а думать об остальном не хотелось.

Для нее, наверное, это было нелегкое путешествие. Кажется, я вообще не говорила ей, что мы куда-то едем, пока не стала собирать сумки. Мы шесть часов тряслись в поезде и едва перемолвились словом. Клэр сидела в проходе, читала «Джейн Эйр». Я смотрела в окно и думала о Саймоне – о том, каким нежным он был, когда никто не смотрел. О том, как он любил меня, а я – его. Как я потеряла человека, от чьих поцелуев у меня дрожали колени; и как он потерял меня, потому что под самый конец стал думать, что я его мать. Однако наша любовь никуда не делась. Любовь жила.

Мы с Клэр поселились в ужасной гостинице. От нее остались смутные воспоминания – помню только, что там едва убирали. Мне-то было все равно, а Клэр огорчилась. Она хотела увидеть из окна море, а увидела только кондиционер на кирпичной стене напротив.

Несмотря на прохладную погоду, мы пробыли на курорте неделю. Я почти ничего не помню, кроме того, что в те времена Сент-Айвс еще не заполонили кафетерии и модные магазины. Солнце светило, но не грело, и мы почти все время проводили на пляже – я, целиком отдавшись горю, сидела в шезлонге, а Клэр без интереса плескалась в воде и быстро обгорела, потому что я забыла про крем от загара. Мне было грустно и одиноко. Я не хотела сидеть на пляже, не хотела ехать домой и мечтала только о том, чтобы перенестись на три-четыре года назад, когда мы ничего не знали о болезни Альцгеймера. Невозможно было представить, что я когда-нибудь вновь стану счастлива.