One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

Мне все это кажется просто невероятным. Я всегда считал, что Воуган являлся спецом по «легкой музычке», хотя вполне возможно, за мое отсутствие «R. Е. М.» и перешли в данную категорию. Я был уверен, что Диана останется столь же блистательной и после смерти. И уж совсем у меня не укладывалось в голове, что мой старикан вдруг столь трепетно озаботится своей физической формой.

Майкл Стайп — вокалист «R. Е. М.» — вдруг с воем врывается в «легкую музычку». Диана прочно вошла в историю. А мой старик и думать забыл о курах гриль под пряным соусом и все твердит о неоспоримых достоинствах лечебной физкультуры как панацеи от инфарктов и инсультов.

Иногда мне кажется, что я вернулся совсем в другую страну.

Сейчас я живу у родителей. В тридцать четыре года и без своего гнезда — вот уж действительно, как говорится, совсем невесело. Одно утешает: это не тот дом, где я родился и вырос; так что теперешняя моя жизнь с родителями вовсе не означает, что я окончательно впал в детство. Иногда, правда, бывает. Особенно когда мама подает мне выстиранную и отглаженную пижаму.

Все это, конечно же, временно. Как только я немного приду в себя, найду работу, я сразу подыщу себе квартирку. Поближе к месту службы. И обустрою ее так, чтобы все было точь-в-точь как в нашем с Роуз жилище в Гонконге. Там было хорошо; там я был счастлив.

Я прекрасно понимаю, что надо постараться жить дальше, что нужно попытаться попросту пережить все, что связано с Роуз. Все это я прекрасно понимаю…

Но если веришь, что с первого взгляда можешь узнать того, кого никогда прежде не встречал, если веришь, что во всем мире тебе предназначена одна-единственная, которую ты сможешь полюбить по-настоящему, на всю жизнь, — а я во все это верю, — то чего тогда стоит самообман, что завтра будет новый день и прочая псевдооптимистическая дребедень.

Я уже все это испытал на себе.

Теперь у моих мамы с папой большой, даже огромный дом, одна из тех громадин, которые с фасада выглядят белыми исполинами; попав внутрь, просто теряешься в бесконечном лабиринте комнат. У нас есть даже бассейн. Но так было далеко не всегда.

Когда я только подрастал, а мой отец работал спортивным репортером, мы жили в невзрачном одноквартирном доме викторианской постройки на окраине, которая напрочь выпала из планов градоустройства. Все изменилось после того, как «Апельсины к Рождеству» стали бестселлером.

Богатство тоже было в новинку.

Сейчас отец пытается написать продолжение «Апельсинов», книгу о том, как сразу после войны все еле сводили концы с концами, но были несказанно счастливы, сентиментальные воспоминания о развалинах, бананах по карточкам и зловонных трущобах. Понятия не имею, как у него подвигается сей труд. Кажется, что он все свое время проводит в тренажерном зале.

Я знаю, что отец очень за меня переживает, да и мама тоже. И поэтому-то мне надо как можно быстрее распрощаться с их большим, красивым, гостеприимным домом.

Мои родители желают мне только хорошего, но вечно ворчат, что я никак не могу забыть Роуз, что никак не отойду от случившегося, что не могу начать жить дальше.

Я очень их люблю, но иногда они просто сводят меня с ума. Родители едва сдерживаются, когда я объясняю им, что вовсе не спешу продолжать жить своей искалеченной жизнью. Отец частенько срывается и хлопает дверью, восклицая: «Да поступай как знаешь!» Мама то и дело плачет, без устали причитая: «Элфи, сыночек мой дорогой…» Оба ведут себя так, словно я спятил оттого, что не в силах забыть Роуз.

Временами так и подмывает спросить их: а что, если я вовсе не спятил? Может, так и должно быть?

У нас во дворе какой-то странный человек.