Впервые за долгое время Ева поверила, что рано или поздно у нее получится стать свободной. Что настанет тот день, когда она не будет плакать при мысли о сыне. Когда поймет, что сделала все возможное, чтобы стать хорошей женой Гамильтону. И тогда она наконец откроет свое сердце для любви.

Глава 25

— Ты свободна, — выдохнул Йен.

От радости у него закружилось голова. Наконец-то. Они оба заслужили эту победу.

Ева ослепительно улыбнулась ему. Ее лицо светилось от счастья.

— Да. Теперь я независимая женщина.

Эти два слова, словно порыв ветра, погасили огонь его радости. Ева говорила правду. Теперь никто не мог указывать ей, что делать и как жить.

— Что такое? — спросила Ева, заметив перемену в его лице.

— Я вспомнил о людях миссис Палмер, — солгал Йен.

Радость в взгляде Евы погасла. Она перестала его обнимать и сказала:

— Мне тоже нельзя о них забывать.

Слава богу, он еще был нужен ей, хотя бы в качестве охраны. Йен понял, что пока был совсем не готов отпустить Еву, позволить ей жить своей жизнью. Может, она всегда будет нуждаться в нем? Как она выживет без него в высшем обществе?

Конечно, Ева еще долго будет рядом с ним. Йен взял ее за руки, их пальцы сплелись.

— Прости, я не хотел портить тебе настроение в такой момент.

Ева подняла на него печальный взгляд.

— Конечно, не хотел. Я не сержусь на тебя.

И все-таки Йен сделал это. На ее лице появилось покорное выражение, и Йен понял, что она готова была опять бояться. И снова ждать. Боже, что же он за животное! Но Йен не лгал: Томас и миссис Палмер были на свободе, Еве угрожала опасность.

— Мы с графом Виндхэмом придумаем, как защитить тебя.

— Может, Томас оставит меня в покое? Теперь у него нет никаких прав на меня.

Йен привлек Еву к себе, наслаждаясь близостью ее хрупкого тела.

— Нет. — Он поцеловал ее в голову. — Это невозможно, он не отпустит тебя. Ведь Томас потратил столько сил, чтобы посадить тебя под замок. Брат Гамильтона — настоящий мерзавец.

— Доктор Дженнер тоже так думает.

— Правда?

— Да, — кивнула головой Ева. — То есть не совсем. По-моему, он назвал Томаса бесчувственным за то, что тот внушал мне чувство вины.

— Он говорил, что ты виновата в смерти Адама?

— Каждый день. Да что там — каждый час. Я многое позабыла, но теперь память потихоньку возвращается ко мне. Боже, в меня влили столько настойки, что удивительно, как я не наложила на себя руки.

Сердце Йена сжалось.

— Ева, ты пыталась. — Она недоверчиво рассмеялась, и Йену пришлось объяснить свои слова: — Томас сказал, тебя поймали садовники, когда ты заходила в озеро.

— Это был очень глупый поступок. Я не смогла бы так себя убить. Если только умерла бы потом от воспаления легких.

— Что это значит? — удивился Йен.

— Я хорошо плаваю. Хотя, возможно, Томас сказал, что у меня в карманах были кирпичи?

Йен еще крепче прижал ее к себе и сказал:

— Ева, ты ошибаешься. Ты не умеешь плавать.

— Нет, умею. — Она сердито посмотрела на него. — Пока вы двое были в Индии, я не сидела целыми днями в спальне, в ожидании вашего возвращения. Я научилась плавать в море, когда последний раз была в Бате.

Это неожиданное признание поразило Йена. Выходит, Томас лгал ему. Но для чего? Что еще затеял этот мерзкий человек?

— А зачем тогда он выдумал такую историю? — решил спросить он у Евы.

— Потому что, как ты сказал, Томас — мерзавец. Завистливый и злой.

Йен вымученно рассмеялся, хотя ему стало не по себе. Это чувство было похоже на то, которое он испытывал перед началом битвы, глядя на опаленное солнцем поле и вражескую артиллерию вдалеке.

Но Йен не стал тревожить Еву дальнейшими расспросами. Сейчас для этого было неподходящее время. Завтра утром он попросит графа Виндхэма разыскать тех двух садовников. Шпион как никто другой подходил для такого дела.