Читающая по цветам - Элизабет Лоупас (2015)

Головки садовых гвоздик были пестрыми – сердцевина почти черная, а пурпурные зубчатые лепестки окаймлены белым. Цветки остались свежими, не увядшими, их крепкий, пряный аромат ничуть не ослабел. «Несчастье, – шептали они. – Злая доля». Зубчатая белая кайма – старость; старуха с сединой в волосах, сединой, которую она прячет под головными уборами, расшитыми золотом и драгоценными камнями. Быть может, это Мария де Гиз? Или молодая королева через много, много лет? Или я в старости? Кем бы ни была эта старуха, она и этот ларец и злая доля были связаны так же неразрывно, как лепестки гвоздики.

Следующим был кукушкин цвет, с узкими, розовыми, как утренняя заря, дольчатыми лепестками, ворсистый, как косматые шкуры диких малорослых лошадей, что водятся на вересковых пустошах. Ум и пылкость – но чьи? «У того, кто следующим коснется ларца, будет страстное сердце и красноречивый язык», – шепнул мне кукушкин цвет. «Может быть, это буду я?» – спросила я в ответ. «Нет, – прошептал кукушкин цвет, – не ты».

Тогда Александр. Уж у него-то, конечно, страстное сердце и красноречивый язык.

Но кукушкин цвет молчал.

Я перенесла все свое внимание на последний из цветов – тысячелистник. Корзинки из плотно прижавшихся друг к другу белых цветков, пахнущих капустными листьями. Иногда его называют «чертовой крапивой», его цветы шептали мне о ведьмах – о колдовстве, заклинаниях, черной магии и страхе. И еще – что бы это могло значить? – о мечте о любви и о суженом.

Трясущимися руками я уложила цветы вокруг ларца. Злая доля, колдовство, страх и даже возможность того, что не молодая королева, а кто-то другой, кто-то неизвестный достанет из ниши ларец Марии де Гиз. Кто-то, знающий о подземном ходе и крестах. Возможно, не все это – правда. Иногда цветы ошибались. А порой ошибалась я сама, когда слушала их или толковала их шепот.

– Теперь мы можем идти, милый, – сказала я. – Я тоже чувствую слабость, и мне тоже не терпится глотнуть свежего воздуха.

Мы пошли по подземному ходу обратно. Когда я поднималась по лестнице, мои ноги дрожали, и я ощущала тяжесть ребенка в моем чреве. Пройдя через потайную дверь в стене, мы вновь очутились в большом зале королевского дворца. На свежем воздухе наши фонари вновь ярко запылали. Когда я нажала на панель, потайной замок щелкнул, и она снова встала на место.

– Послушай, как играют волынки, – сказал Александр и откинул голову назад, словно норовистый молодой конь, готовый пуститься в галоп. Ясное дело, ему хотелось поразвлечься – поплясать, и поесть, и выпить вместе с остальными жителями столицы. – Давай спустимся в город и поищем таверну с хорошим вином и пирогами с мясом. Ты ничего не ела с самого утра, моя радость.

Так оно и было. Наверное, оттого-то я и чувствовала слабость и головокружение. Наверное, именно поэтому у меня были спазмы в животе.

– Хорошо, но давай зайдем лишь ненадолго. – Я расслышала в своем голосе хныкающие нотки и рассердилась на саму себя. – Немного поедим, и все. Потом мне надо поспать. Александр, пожалуйста.

– Ты чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы прошагать несколько миль по всяким подземным ходам и подвалам под королевским дворцом. Я тебе помог. А теперь ты вдруг слишком устала, чтобы дать мне немного поразвлечься?

Я ничего ему не ответила. В молчаливой враждебности мы дошли до верхнего двора замка. Вот часовня Святой Маргариты, а рядом с нею – живая изгородь, где я рвала цветы боярышника, жимолости и шиповника в ту ночь, когда умерла старая королева. Боярышник – это смерть, вьющаяся жимолость – узы моего обета, а шиповник – грядущая радость. Но что за радость? И когда ее ждать?