Читающая по цветам - Элизабет Лоупас (2015)

Какое-то время мы оба молчали. По небу, крича, носились морские птицы: чайки, крачки, кайры. Под ними, далеко внизу, медленный, ритмичный, словно биение сердце Грэнмьюара, слышался шум разбивающихся о скалу волн. У меня было такое чувство, будто мы находимся вне времени, только мы двое, вместе. Я никогда не испытывала ничего подобного с Александром. Как странно, что я чувствую это сейчас.

– Мне тоже кажется, что я вернулся домой, – промолвил он наконец. – Я вырос в месте, очень похожем на это – древнем и безмолвном, если не считать шума моря.

Я не ожидала, что он это скажет, но Грэнмьюар часто действовал на людей именно так. Он срывал с них покровы, он менял их.

Я спросила:

– Так это туда вы ездили, когда были во Франции? К себе домой?

– Нет. У меня нет дома как такового, хотя я и владею небольшим поместьем в Клераке, на доходы от которого и живу. Место, в котором я вырос – это большой бенедиктинский монастырь на побережье Нормандии, называемый Мон-Сен-Мишель. С самого рождения мне было предназначено служить церкви.

Так вот что я видела – тень монаха под экстравагантной маской придворного. Если его ребенком отдали на воспитание в монастырь, то он был либо сиротой, либо бастардом какого-то знатного вельможи.

– Однако, – заметила я, – это предназначение не осуществилось.

Он повернул голову и задумчиво посмотрел на вьющийся по стене сада сладко-горький паслен. И снова меня поразила перемена, произошедшая с его лицом – с него словно срезали все лишнее, наносное, и стали четче видны красивые линии его скул, широко расставленные глаза, изысканная линия подбородка. Что же произошло с ним во Франции?

– О, я сбежал из монастыря, когда мне было лет двенадцать, и после этого меня отдали на попечение светских учителей. Но строгий монастырский устав оставил в моей душе такой глубокий след, что он не вполне изгладился и посейчас.

– А почему вы сбежали?

Он сорвал побег паслена и принялся обрывать с него листья. Он явно не хотел продолжать, но с веткой паслена сладко-горького в руках и ароматом его листьев на коже ему не оставалось ничего другого, как сказать правду.

– Я хотел спасти прекрасную принцессу от ужасной участи.

– Вам было тогда всего двенадцать лет, и вы были послушником в монастыре – и все же у вас была возлюбленная принцесса?

– Вы поняли меня слишком буквально. – Он разорвал лист паслена пополам. – Прекрасная принцесса была моя мать. Как вы уже, наверное, догадались, я незаконнорожденный.

Слово «мать», как всегда, резануло меня по сердцу.

– Моя собственная мать была внебрачной дочерью герцога де Лонгвиля, – вымолвила я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. – Такие вещи случаются сплошь и рядом. А в чем состояла ее ужасная участь?

– Ее заставили выйти замуж за человека, которого она ненавидела и боялась. Я добрался до Руффиньяка, куда он ее увез, и попытался сразиться с ним – нет нужды говорить, что в результате он меня просто избил. Мне не позволили вернуться в монастырь, а что касается моей матери, то не прошло и года, как она умерла, замученная своим мужем.

Что я могла на это сказать? Его мать умерла, а своего отца он не знал, так какие же семейные дела привели его во Францию? И кто были его мирские учителя? И откуда он взял свою фамилию и поместье в Клераке?

– Теперь вы понимаете? – Он бросил плеть паслена наземь, взглянул мне прямо в глаза, и во взгляде его вспыхнул бешеный гнев. – Я слишком хорошо знаю, что бывает, когда женщину насильно выдают замуж. Я старался забыть всю эту историю, но во Франции мне волей-неволей пришлось снова ее вспомнить – я узнал, кто мой отец, Ринетт, и почему мою мать заставили выйти замуж.

– И почему?

– Мой отец хотел жениться на дочери знатного вельможи. Из-за того, что моя мать упорно отказывалась вступить в брак, пошли слухи, что она и мой отец все-таки тайно обвенчались. И чтобы доказать, что это не так, ее насильно выдали замуж.