Будь со мной - Джоанна Бриско (2008)

Я повел ее по Клеркенуелл-роуд, где мы губами и ртом ловили бесшумно падающие с белого неба снежинки, потом вышли на широченную Грейз-инн, испещренную оставленными ногами выходивших на обед шрамами, которые уже засыпало новым снегом. Мимо однотипных домов группкой прошли несколько барристеров[28], выделявшихся черными костюмами на фоне свежего снега. В какой век мы попали?

Я любил Лелию. Но сейчас рядом со мной была другая женщина. Меня настигло и поглотило безумие, но я продолжал идти, упрямо, преступно не думая о последствиях, как будто чудо, спасшее от Катрин, и на этот раз не обойдет меня стороной. Еще я немного успокоился, когда вспомнил о сдержанной манере вести себя, присущей Сильвии, и о ее внешней неброскости. Я знал, что мужчины вряд ли обращают на нее внимание, хотя время от времени у меня возникала мысль, что кто-то другой (некий неопределенный достаточно проницательный соперник) в конце концов сможет увидеть в ней то, что разглядел я. Я принял решение оставить свой гнев при себе, отчего на душе сразу стало радостно и спокойно. Мы просто пройдемся по улице, я объясню ей свою ситуацию, и мы вместе решим, как быть с Катрин.

Она молчала.

— Что это за роман ты пишешь? — хотел я спросить ее, но у меня не хватило духу, я побоялся, что она воспримет это как вторжение в частную жизнь, обидится и уйдет.

Она была спокойна и собранна, мелкими шагами протаптывала дорожку по снегу и озиралась по сторонам. Я посмотрел на нее. Мне хотелось, чтобы она хоть как-то проявила активность — воспылала бы ко мне страстью или, наоборот, велела бы больше никогда не целовать ее, но она не делала ни того ни другого. Она как будто просто не обращала на меня внимания. Не поворачивала в мою сторону лицо (в профиль казавшееся точеным) и даже не обращалась ко мне. Я заметил, что начинаю пороть всякую чушь, чтобы рассмешить ее или вызвать интерес у этой всезнайки. Все время она сохраняла невозмутимый вид, ее губы были слегка приоткрыты. Снежинка легла на верхнюю губу в том месте, где она переходит в кожу. Мне захотелось слизнуть ее. Захотелось сделать что-нибудь из ряда вон, чтобы она проявила хоть какие-то эмоции.

Ну давай же, подумал я. Сделай что-нибудь. Повернись ко мне. Улыбнись мне. Пошли меня. Скажи что-нибудь. Но она оставалась невозмутима. Только слегка дрогнули уголки губ, то ли улыбнулась своим мыслям, то ли вздрогнула от холода. На меня по-прежнему никакого внимания. От такого откровенного пренебрежения я начинал звереть. Захотелось толкнуть ее в снег, прорваться через все слои одежды, овладеть ею прямо здесь и сейчас. Я еле сдержал стон.

— «Если женщина хоть раз запятнает свою чистоту, ей бессмысленно пытаться оставаться такой, какой она была до того, это все равно что пробовать смыть пятно грязи со снега»[29], — произнесла она тихим вкрадчивым голосом. — Это было написано еще в 1860-е, но, по-моему, и сегодня ничего не изменилось. Как ты думаешь?

Я ошарашенно повернулся, но она продолжала спокойно говорить, словно сделала замечание по поводу погоды. В промежутках между словами под ногами поскрипывал снег.

Я попытался представить себе, как это могло бы происходить. Миниатюрное тело, аккуратный треугольничек волос. Эти мысли, показавшиеся какими-то даже дикими, заставили меня вздрогнуть. Я представил, как мое тело ходит меж этих узких бедер, и ее неопытная сдержанность разжигает огонь в венах. Это было как дыхание другого времени года, другого мира.

По заснеженной улице прошли группкой еще несколько черных, как вороны, барристеров. Наше дыхание слилось.

Все-таки она красива, подумал я и позволил себе увлечься этой мыслью. Она не простушка. Хорошая фигура, утонченная натура и приятный запах, в ней была какая-то загадка. Гладкая белая кожа, покатые темные брови, маленькая грудная клетка, все это вместе сочеталось идеально. Она пахла миндалем и молоком. Если присмотреться, все в ней было гармонично: изящные руки, запястья, лодыжки, движения.