Секреты - Лесли Пирс (2006)

— Столько, сколько и все, — сказала Адель. — Со вчерашнего налета, не считая трех свободных часов сегодня утром. Но я не хочу сменяться сейчас, когда здесь бабушка.

Сестра Джонс посмотрела на нее испытующе.

— Я настаиваю, чтобы вы позже ушли на несколько часов, — сказала она. — Истощенные медсестры совершают ошибки. Кроме того, в состоянии миссис Харрис по меньшей мере до завтра не будет каких-либо перемен.

Когда Адель порылась в сумочке Хонор и нашла слезливое письмо от Роуз, она еще больше разгневалась на мать. Было невероятно, что у нее хватило наглости просить прощения после всех страданий, которые она причинила.

Может быть, она не ожидала, что Хонор сядет на первый поезд, но позволить ей отправиться в Ист-Энд сразу же после налета было просто преступно.

Адель знала, что хотела бы сделать: кинуться в Хаммерсмит, забрать Великана и в недвусмысленных выражениях сказать матери, что она больше никогда не желает ни видеть, ни слышать ее, Но она не могла оставить больницу и бабушку и не могла приглядывать за Великаном, пока бабушка не поправится.

Она предположила, что ей просто нужно будет попросить полицию известить Роуз о том, что произошло, и надеяться, что у нее есть хоть какие-то остатки приличий, чтобы позаботиться о Великане.

На следующее утро Роуз проснулась в одиннадцать часов от звонка в дверь. Она оставалась в подвале, пока сразу после рассвета не дали отбой, но совсем не спала, потому что была очень напугана. Она вышла с Великаном ненадолго погулять и с облегчением увидела, что бомбы не задели Хаммерсмит. Тогда она вернулась к себе в спальню и легла в постель.

Открыв дверь и увидев полицейского в форме, она подумала о худшем и плотнее завернулась в свой халатик.

— Миссис Талбот? — спросил полицейский.

— Да, — сказала Роуз, и у нее подкосились ноги.

— Простите, что принес вам плохие новости, но ваша мать вчера была ранена во время воздушного налета.

Роуз не знала, что сказать. Она просто стояла и смотрела на полицейского.

— Она в Лондонской больнице в Уайтчепел. Мы получили это известие рано утром от вашей дочери, которая, если я правильно понимаю, работает там медсестрой. Она сообщила, что у миссис Харрис довольно серьезные ранения, но ее состояние стабильное.

— Но у меня здесь ее собака, — сказала Роуз, не подумав. — И что мне делать?

Полицейский косо посмотрел на нее.

— Может быть, позаботиться о собаке, пока мать поправится? — предложил он свой ответ с легкой ноткой сарказма.

— И сколько это займет времени? — спросила она.

— Вы могли бы позвонить в больницу или зайти узнать, — сказал он резко.

Когда полицейский ушел, Роуз закрыла за ним дверь и медленно прошла к себе. Ей потребовалось несколько минут, прежде чем до нее дошли его слова, и еще какое-то время, прежде чем она поняла, что он мог расценить ее реакцию как черствость. Она стояла у задней двери, глядя на ступеньки, ведущие в сад, и рылась в кармане халата, ища сигареты. Зачем она сказала про собаку? Кажется, полицейский понял это так, что она больше беспокоилась о том, как избавиться от животного, чем о том, что ее мать в больнице.

Дрожащими руками она взяла сигарету, закурила и глубоко затянулась. Всю жизнь было именно так: ее мозг словно не имел ничего общего с ее голосовыми связками. Сколько мужчин называли ее сукой, потому что она, находясь в стрессе, говорила нечто, причиняющее сильную боль. Даже когда Роуз на самом деле пыталась проявить сочувствие, всегда почему-то выходило так, что она проявляла бездушие.

Но больше всего ей было стыдно за те слова, которые она сказала в семнадцать лет, когда мать подарила ей сшитое ею самой голубое платье.