Секреты - Лесли Пирс (2006)

С Хонор тоже не все было так просто. Ее сломанная нога была еще в гипсе, а некоторые раны будут заживать еще долго, но мозг не был поврежден, потому что она по-прежнему демонстрировала свой острый ум. Она заявила Роуз в недвусмысленных выражениях, что та может забыть о ярких тряпках, потому что они не понадобятся, а вместо этого пусть возьмет прочные туфли и теплую одежду. Она напомнила ей о талонах на еду и велела взять с собой все запасы консервов, которые у нее были. И даже ехидным тоном спросила, помнит ли та еще, как свернуть курице шею.

Прошлой ночью, когда снова бомбили, Роуз подумала о том, что в Керлью-коттедж нет ни туалета, ни электричества, и вспомнила, как далеко до ближайшего магазина. Она уже пожалела, что согласилась поехать, и знала, что ей будет отвратительна роль служанки при собственной матери, хотя она и рада уехать подальше от бомб. Но она уже не могла от этого увернуться — может быть, пройдет неделя, и найдется какой-нибудь достоверный предлог, чтобы вернуться в Лондон.

Глава двадцать третья

— Мы пойдем за хворостом, когда ты здесь закончишь, — сказала Адель, пока Роуз вытирала тарелки в судомойне. — Я утром заметило буря свалила несколько деревьев. Мы возьмем топор и сможем заготовить немного дров.

Роуз вздохнула. Это был второй день ее пребывания в коттедже, и Адель занимала ее работой с того момента, как они приехали; это было понятно, потому что нужно было многое привести в порядок, но Роуз надеялась, что во второй половине дня сможет отдохнуть.

Их привезли сюда в фургоне, Хонор поместили сзади на матраце, Адель и Великана — рядом с ней. Роуз села впереди с водителем, старым глуховатым мужчиной, который громко задавал вопросы, будто глухими были они, а не он. Всю дорогу через Южный Лондон они видели ужасные разрушения от бомб.

И все же, как только они выехали из Лондона, Роуз приободрилась, увидев деревья в осенних красках. Все выглядело таким сияющим и чистым в мягком солнечном свете, даже морозец в воздухе бодрил, и, когда они проезжали одну за другой безмятежные красочные деревушки, война начала казаться просто дурным сном.

Увидев болота, она даже почувствовала неожиданно захлестнувшую ее волну ностальгии и волнения. Трава была такой пышной и зеленой, тростник в канавах развевался на ветру и клематис на изгородях блестел паутинками, тронутыми росой, точно так же, как это было в детстве Роуз.

Перед их приездом заходил почтальон Джим затопить печку. На столе он оставил корзину яиц, кварту молока в кувшине и пирог с яблоками и черникой, который, по всей вероятности, испекла жена Джима, а в вазе стояли полевые цветы, приветствуя возвращение Хонор домой. Роуз засмеялась, когда Великан начал метаться вокруг, радостно все обнюхивая, потому что она когда-то точно так же ликовала, когда родители привозили ее сюда на выходные и каникулы много лет назад.

Но ликование быстро угасло, когда небо потемнело и полил сильный дождь, а ей пришлось бежать в туалет, чтобы вылить за Хонор из ночного горшка. Хонор возмущенно спорила с Адель по поводу необходимости горшка и смело зашагала бы сейчас под дождем на костылях, но Адель и слышать об этом не хотела. Она настаивала, что на костылях можно ходить только дома, потому что земля во дворе была неровной и скользкой. Роуз слышала, как Адель заставила Хонор пообещать, что та не возьмется за свое, когда она вернется в Лондон. Она даже добавила мрачно: «Сколько бы Роуз тебя ни уверяла, что это безопасно».

Если Роуз было отвратительно выливать за матерью из горшка и перевязывать ее раны, она не так уж возражала против того, чтобы для нее готовить и следить за домом. Что-то утешительное было в том, что она вернулась в свой старый дом, хранящий воспоминания о детстве, далеко от ночных ужасов Лондона. Она была даже тронута, увидев, что ее непокорная мать так беспомощна.