– Я прошу вас лишь о том, что вы сами хотите дать. И вам решать, что это будет.

– И с какой стати вы вообще меня о чем-то просите? – Его сердце учащенно забилось, голос стал хриплым. От гнева? От обиды? От невыносимого желания? Хавьер не знал. Он знал лишь, что переполнен до краев, и то, что его переполняет, чем бы оно ни было, требует немедленного выхода.

– Потому что никто другой никогда вас об этом не просил.

Хавьер до ломоты в пальцах сжимал мрамор. Она не имела права так обращаться с ним, но в ее словах не к чему было придраться.

Да, его труды не пропали даром. Графа считали незаменимым на светских раутах, где богатые бездельники коротали время без какой-либо пользы для себя и окружающих. Без него не мог обойтись ни один бал, ни один маскарад. Но там, где происходило что-то действительно важное, в нем не было нужды.

Ему бы хотелось доказать самому себе, что это не так, но ни один из доводов, которые он мог бы привести в свою пользу, не выдерживал критики. Даже присутствие рядом с ним Луизы было следствием обмана, хитроумного трюка. Он приманил ее к себе книгами, а семейные тайны использовал как предлог, чтобы связать мисс Оливер обещанием. Одним словом, он поставил на ее любознательность и ум в надежде, что они принесут ему десять фунтов и поддержат его репутацию.

Репутацию, которая, возможно, перестала иметь для него значение. Возможно.

И все же: кто он? Хавьер или Алекс? Все так мучительно переплелось. Но, кем бы он ни был, граф хотел, очень хотел убедить Луизу в том, что он – не пустышка. Может быть, именно потому, что она первая догадалась заглянуть под маску и увидела там что-то ценное.

Хавьер хотел, чтобы она смотрела на него, хотел, чтобы она думала о нем. И, если он поцелует ее… когда он поцелует ее, пусть мисс Оливер захочет, чтобы этот поцелуй длился вечно.

Луиза коснулась его плеча, и он вздрогнул. Хавьер не слышал, как она приблизилась. Луиза задержала руку всего на секунду-две, словно говоря ему: «Остынь».

И он обернулся к ней, вымучив улыбку.

Должно быть, мисс Оливер увидела в его лице что-то жуткое, потому что тут же отступила на шаг.

– Мне кажется, вам хочется побыть одному. Спокойной ночи и счастливого Рождества. Прошу меня простить.

Она попятилась к двери, и в этот момент Хавьер обрел дар речи.

– Подождите, пожалуйста. – Он провел рукой по волосам. – Прошу вас, Луиза, не уходите. Не уходите вот так.

Граф не хотел продолжения допроса, но он также не хотел, чтобы она ушла раньше, чем он ответит ей. Или себе.

Луиза остановилась.

– А как я должна уйти? Вы хотите, чтобы перед уходом я порекомендовала вам книгу? «Чистилище» вполне устраивало ваших предков, а ваши предки вполне устраивали королеву.

– Нет. – Хавьер с шумом втянул воздух. – Луиза, нам ведь не обязательно говорить только о книгах, верно?

Она отвернулась, уставившись в темный угол.

– Нам вообще не обязательно говорить. Я здесь лишь гостья на вашем празднике, и когда веселье становится для меня слишком утомительным, я сбегаю сюда, чтобы отдохнуть от того, что зовется реальным миром.

– Я понимаю, – ответил Хавьер. Руки его бессильно повисли вдоль тела. – Да. Я… Мне не следовало ни на что рассчитывать.

Он чувствовал себя раздавленным, униженным. Он видел жалость в ее глазах, и ему хотелось умереть.

Но Луиза не торопилась уходить. Чуть склонив голову набок, она сказала:

– Я вас предупреждала, чтобы вы не ждали от меня привычной для вас реакции.

Луиза присела на корточки перед камином и протянула руки к огню. На ее лице, на руках, на платье играли золотистые блики.

– В романе, – сказала она, – кто-нибудь непременно прервал бы наш разговор в самый решающий момент.

Хавьер стоял навытяжку, как оловянный солдатик.