Шедевр - Миранда Гловер (2006)

Во втором ряду стояли журналисты, старавшиеся увидеть происходящее на экранах. Видеосъемка была хорошей идеей, — в фильме я смотрелась гораздо эффектней. Когда я проходила в боковую комнату, то услышала, как судачат обо мне журналисты; их высказывания напоминали мычание голодного рогатого скота.

— …она современная Мона Лиза.

Смех.

— Нет… высококлассная куртизанка…

Подавленный смешок.

— …скорее девушка по вызову, как у Тулуз-Лотрека[14].

Мне была знакома эта игра: распространение сплетен, кража чужих идей; поскорее успеть первым поместить чью-то сомнительную остроту в воскресном выпуске.

Я быстро прошла в зал, где должен состояться аукцион. Там царила более сдержанная атмосфера, в публике ощущалось чувство собственного достоинства. Было абсолютно невозможно выпросить, украсть или перекупить билет на аукцион, если только вы не умеете проходить сквозь стены. Жаклин совещалась с кем-то через ряд. Казалось, она занималась размещением столов на собственной свадьбе. Жаклин старалась установить «идеальное равновесие — поощрение и провоцирование без риска устроить драку». И ей это вполне удалось. Европейские и американские агенты стояли рядом с самыми влиятельными хранителями музеев, и впервые на аукцион прилетели три азиата. Все знали, что сегодня значительный день: британцы будут торговаться за право считаться главными представителями современного искусства.

Наконец я вошла и поднялась на сцену. Я стала в центре, справа от своего живописного сундука. Мне казалось, что это якорь, помогающий мне сохранять равновесие. Внутри находились истории шести моих героинь, которые вот-вот появятся из тумана прошлого и разделят со мной успех или поражение. Я почти физически ощущала напряжение в зале. Я оглядела аудиторию. Неужели я испытываю дискомфорт? Но я предвидела, что сложно будет стать женщиной — произведением искусства, выставленной на продажу. Кто же из них купит этот «живой товар»? Я пыталась выглядеть уверенно, достойно, сексуально. Петра была права: я чувствовала себя идеальным воплощением истории и современного взгляда на искусство.

Когда я шла по главному проходу, мои нижние атласные юбки шуршали. Теперь я ощущала на себе жадные взгляды, которые скользили по моему изысканному темно-красному бархатному платью, останавливаясь на талии и неизбежно спускаясь ниже. Мелкие бриллианты сверкали на ткани подобно падающим звездам.

Взгляд публики сосредоточился на корсаже с очень низким вырезом, прикрытым тафтой, которая была предназначена для того, чтобы скрыть — но не скрывала — очертания моей груди. Тройной воротник из тончайшего кружева блонде окутывал мою шею. Как и Мари Маркоз, я держала в руке льняной носовой платок, привлекая внимание к тринадцати инкрустированным изумрудами кольцам, которые украшали мои пальцы, придавая рукам сходство с наряженной новогодней елкой. С шеи спускались три золотые цепочки, на одной из них висел крест, на другой — подаренный Гаем флакон для духов с его запиской внутри, а на третьей — еще один изумруд в окружении бриллиантов. Камни ослепительно блестели при свете электрических ламп. Я наклеила накладные ресницы, глаза светились фальшивой голубизной цветных линз. Становилось все жарче, но я надеялась, что смогу это выдержать. У сцены присели на корточки фотографы, похожие на пауков, ожидающих моего падения. Справа от них в конце зала я заметила Эйдана. Его присутствие придало мне смелости, и я почувствовала, что могу противостоять им всем. Вчера вечером я не позволила ему остаться со мной и запретила ему сопровождать меня на аукцион. Мне хотелось убедиться, что я могу пройти это испытание одна. Но сейчас мысль о том, что он рядом и ждет меня, стоя за сценой, делала меня сильнее.