Все ради любви - Элис Петерсон (2015)

– Это случилось в раздевалке после уроков. Они прижали меня к скамейке и жгли мне руку зажигалкой. Мне хотелось визжать от боли, но я не заплакал. Мой отец считал, что плачут только слабаки. Папа не был добрым человеком, Дженьюэри. Если я писал контрольную на «четверку», он мог спокойно меня поколотить, а если я плакал, то бил еще сильнее.

Уорд с шумом выдохнул.

– О, Уорд. Почему они так с тобой обращались?

Из всех, кого я знаю, Уорд меньше всего похож на того, над кем могли издеваться в школе, но, как известно, внешность обманчива.

– Потому что над кем-то они должны были издеваться, Джен. А я всегда был тихим, трудолюбивым, ни шагу без отца не мог ступить. Помнишь, я тебе рассказывал, что мне нравилось изучать архивы общества охраны памятников, лазить по старинным замкам и развалинам? Так вот, больше никому из парней в моем классе это не было интересно. Они хотели курить и целоваться с девчонками. Нет, и я, конечно, тоже хотел.

Он смотрит на меня, еле заметно улыбаясь, а потом начинает смеяться, но смех его получается каким-то грустным.

– И на физкультуре я мог играть далеко не во все игры. У меня была ужасная астма. Учитель заставлял меня круги на поле наматывать до тех пор, пока у меня дыхание не перехватывало.

– И как долго над тобой издевались?

– Три года. На каникулах я проводил много времени с бабушкой и дедушкой. Мой отец был адвокатом, он все время торчал в суде, так что мама отправляла меня в Девон. У дедушки был сарай, и там на верстаке лежала морская карта. Он рассказывал про сокровища, лежащие на дне океана. В сарае было очень много деревянных балок, и я мечтал построить лодку и уплыть далеко-далеко. Я все спланировал. Сначала я бы дотащил лодку до ручья, потом выплыл бы в протоку, затем в реку, а потом оказался бы в открытом море. Только я и лодка, и немного бутербродов. И я бы плыл по волнам в поисках этих несметных сокровищ.

Это первый раз, когда Уорд со мной так откровенничает. Я смотрю на него, и меня охватывает желание дотронуться до его щеки или провести рукой по его роскошным волосам.

– И что случилось? Те сволочи остались безнаказанными?

– Да. Мама ходила в школу – разговаривать с учителями, но с папой разговаривать было совершенно бесполезно. Мама была мягкая, добрая, ей не нравилось, как папа обращался со мной, но она боялась его. Она попыталась объяснить папе ситуацию, но он отказывался верить, что над его сыном кто-то может издеваться. Через год после этого случая мне надоело терпеть. Мама разрешила мне дать сдачи. Один решающий удар – и цель нейтрализована.

Уорд улыбается, но я могу видеть в его глазах боль.

– Если когда-нибудь в ближайшее время у меня будет ребенок… – Он делает еще один глубокий вдох и продолжает: – Я скажу ему, что первый раз надо стерпеть, но если тебя не оставляют в покое, дать сдачи.

– А если ребенок не может за себя постоять? – спрашиваю я, думая о том, какой легкой мишенью Айла может быть для таких, как Тоби Браун. Слезы застилают глаза. Я благодарна Уорду, что почти добралась до дома. Я хочу видеть мою девочку.

Но тут Уорд сворачивает на стоянку.

– У нее все будет хорошо, – мягко говорит он. – Не стоит недооценивать Айлу. Как и ее матери, ей часто приходилось бороться, и она всегда выходила победителем.

Я смотрю на его руку и хочу до нее дотронуться, прогнать все болезненные воспоминания, проведя ладонью по его шраму.

– Нам пора, – говорю я, но, подняв голову, понимаю, что Уорд не сводит с меня глаз. Что-то изменилось между нами. Я ловлю этот взгляд и понимаю – он спрашивает, чувствую ли я то же, что чувствует он. Своим большим пальцем Уорд смахивает слезинки с моих глаз. Я не могу пошевелиться. Я знаю, что я должна, но… Он прикасается рукой к моей щеке и говорит:

– Речь не только о физической силе. Но и о силе духа.

Наши лбы соприкасаются, и губы в опасной близости.