Заклятие - Шарлотта Бронте (2012)

Я, как только поборол первое изумление, попытался исправить дело, но тщетно: я не мог переступить через начерченный на полу меловой круг, хотя никакой видимой преграды передо мной не было! И все же она была – хотите – верьте, хотите – нет!

Позвали вдовствующую графиню Морнингтон, леди Изабеллу Сеймур, леди Айседору Хьюм, нашего друга доктора, сэра Александра, который тогда был совсем не такой, как сейчас, мистера Максвелла, юного Эдварда Лори, старого Дэнниса, Джейми Линдсея и еще несколько человек, но все без толку. Помню только, что Линдсей, старик суровый, отвесил сыну такую затрещину, что чуть не вышиб мозги, и пинками выгнал его из комнаты, приговаривая, что, мол, грешно потешаться, когда всех нас постигла Божья кара. Наконец потасовка утихла, видимо, оттого что главные участники выбились из сил.

Тогда человек в черном взял их на руки, положил в колыбель, несколько раз обошел ее по кругу, а затем громким, скрипучим голосом нараспев произнес какое-то стихотворное заклятие. Суть его сводилась к следующему: хотя родительское древо дало два побега, до времени они будут едины; с этого дня им нельзя находиться рядом – если смертные очи узрят принцев вместе или более двенадцати человек узнают, что их двое, один из двоих умрет. Артуру, младшему на минуту или две, досталась привилегия имени, славы, существования; на него же, если тайна будет раскрыта, должна была пасть кара. Эрнесту смерть не грозила, но его таинственный гость обрек уединению и безвестности. Под конец черный человек объявил, что заклятье будет действовать, покуда не увянет плод юного цветка, а дарительницу и дар не скроет земля. Засим он вытащил из кармана черный бумажник, достал визитную карточку, бросил ее на стол и с низким поклоном вышел. Карточка была самая обычная, и на ней значилось: «Генри Чортер. Оптовая торговля серой и углем. Набережная Стикса, неподалеку от ворот Гадеса, 18 июля, круговорот вечности».

С того самого дня заклятие держалось прочно и крепко. Чортер время от времени возвращался и повторял свои слова. Никакими силами нельзя было ему противостоять, а итог вы видите сами. Альгама оставался никому не известным, хотя ошибочно полагать, будто он никого не знал. Он почти столько же времени бывал в обществе присутствующих, да и остальных витропольцев, сколько и его брат Доуро. Их прошлая жизнь неразделима, достижения одного продолжают достижения другого: их литературные труды, воинские подвиги и политические маневры вплетены в единую нить, которую никому, кроме них самих, не распутать, а они этого делать не станут. Даже грехи и приключения их личной жизни перемешаны: трудно сказать, что на совести Заморны, а что – Вальдачеллы. Они часто ссорились, потому что вечно вставали друг у друга на пути, однако сходство ума и души между ними так велико, что в целом они ладили лучше, нежели это было полезно для блага общества.