Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

Когда Жислен была рядом, Мари-Луиз ничего не боялась — ни разговаривать на политические темы, ни слушать запрещенную музыку, что сопровождалось неумеренными возлияниями, а иногда и жестокими стычками. Если муж Жислен пользовался всеобщим уважением, то сама она была крепким орешком для местных жителей, а особенно для их жен, чей провинциальный консерватизм вызывал лишь насмешки со стороны ее друзей, склонявшихся к левым взглядам. Среди них не было ярых сторонников коммунизма, но принципиальность их позиции поражала Мари-Луиз, которая любила бывать у Жислен, наблюдать за жаркими дебатами и при этом не оборачиваться назад, чтобы увидеть недовольное лицо отца. Однако ее природная застенчивость была неправильно расценена по обе стороны баррикад. С одной стороны ее обвиняли в дурном влиянии на подрастающее поколение, с другой считали сторонницей Петена.

Сначала заговорили о черном рынке, о новостях, вернее, об их отсутствии со стороны левых, о нарастающем недовольстве среди горожан. Вопрос о пленных оказался самым болезненным, ведь не было семьи, которой не коснулась бы эта беда. Перемирие, подписанное в июле в том же железнодорожном вагоне, что и Первое компьенское перемирие 1918 года[45], привело к ослаблению боевых действий, но не положило конец войне. Франция разделилась на две части — оккупированную немцами, служащую плацдармом для завоевания Англии и ту, которая находилась под предводительством маршала Петена и его сторонников, расположившихся в курортном городе Виши[46]. Маршал пользовался практически непререкаемым авторитетом у ветеранов Первой мировой, консерваторов и высшего духовенства католической церкви. Остальные же готовы были отдать ему свои голоса, если бы, во-первых, он добился освобождения пленных и, во-вторых, подписал соглашение о выводе немецких войск с территории Франции. Но ничего подобного не происходило.

— Старик выжил из ума, — с насмешкой сказал Жак. — Он просто марионетка в руках Лаваля[47], который дергает за нужные веревочки. Неудивительно, что немцы открыто насмехаются над ним, как и мы все.

— Если бы он действительно выжил из ума, — сказал Стефан, — это было бы лучше. Он гораздо опаснее, чем может показаться. Посмотрите, это же тщеславный старик, который пытается свалить вину на каждого, кто не поддерживал всеобщую воинскую повинность и принятые им военные законы. Он наивно полагает, что его авторитета будет достаточно, чтобы заставить немцев считаться с ним. Стать посмешищем — это страшнее, чем стать идиотом.

— Что же, по-твоему, мы должны делать?

Мари-Луиз просто хотела узнать поподробнее, что имел в виду Стефан, но почему-то ее вопрос прозвучал как вызов, который заставил обоих мужчин еще раз переглянуться, на этот раз с нескрываемым раздражением.

— Мне кажется, Мари-Луиз хотела спросить, есть ли альтернатива. — Жислен нагнулась над столом и стряхнула пепел, внимательно вглядываясь в лица друзей. — Чем сидеть и наблюдать, как боши расхаживают по нашему городу, может, стоит что-нибудь предпринять? Я права?

Жак и Стефан опять переглянулись. Они явно были раздражены, но некая магическая сила заставляла их повиноваться Жислен.

— Послушайте, Мари-Луиз — моя давняя подруга и не придерживается взглядов своего отца, если вы это имеете в виду. К тому же она очень рассудительна, чего иногда не хватает многим из тех, кого я знаю.

Стефан кивнул.