Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

— Нет, нет, что вы! Мне нравится, как вы играете. С тех пор как умерла мама, никто не притрагивался к инструменту. Благодаря вам атмосфера в доме стала другой. Отцу, конечно, это будет напоминать о боли, которую он испытал, но… — Мари-Луиз пожала плечами.

— Мне очень жаль… Когда умерла ваша мама?

— Четыре года назад. Рак.

— А я, можно сказать, счастливчик: мои родители живы. Хотя у меня есть своеобразная теория: мы становимся собой только после того, как уходят наши родители.

Слова Адама шокировали Мари-Луиз. Очевидно, она как-то выдала свое удивление, потому что он снова заговорил:

— Я не хочу сказать, что не люблю своих родителей. Я мало знаю вашего отца. Мой же отец, как бы поточнее выразиться, имеет по любому вопросу свое непререкаемое мнение. А поскольку я не разделяю его идей, то не имею права спорить с ним, переубеждать. Это означает, что мне приходится поступаться собственными интересами, лишь бы сделать его счастливым. Слишком сложно?

— Да, запутанная теория. Но мне кажется, я догадываюсь, что вы имели в виду. Мой отец тоже властный человек. Да, пожалуй, я соглашусь с вами, потому что даже моей маме приходилось уступать ему.

Наступила пауза. В тишине было слышно тиканье часов.

— Вы позволите мне закурить? — спросила Мари-Луиз.

— Конечно. Вам будет одиноко в этом большом доме, если вы не закурите.

Его замечание, словно игла, больно укололо ее. «Он — немец, враг, а не гость. Что он себе позволяет?» И снова тучи, недавно вроде бы рассеявшиеся, набежали на чистый горизонт. Адам помог ей подкурить и, слегка наклонившись вперед, сказал:

— Спасибо, что разговариваете со мной. Для меня это очень важно. Я по сути своей невоенный человек. Вся эта жизнь в бараках и болтовня о девушках и спорте не для меня.

— А что для вас?

Он на минуту задумался.

— Книги. Музыка. Я бы еще добавил — путешествия, но сейчас это не так просто, потому что то, чем я занимаюсь в данный момент, я бы не стал расценивать как возможность увидеть мир. Нет, я не это имел в виду.

Веселость и ребячество внезапно исчезли.

— Вы летаете на бомбардировщиках?

— Если я скажу «да», то не раскрою военную тайну, ведь так? Одно утешает: это происходит ночью. Моя эскадрилья, вылетевшая в небо Лондона ранним утром, была полностью уничтожена. У наших было полчаса. Англичане от них ничего не оставили. Я в то время проходил курс обучения и, к счастью, не участвовал в бою. Но, признаюсь, летать ночью не так уж весело, особенно сейчас, когда погода ухудшилась. — Он замолчал. — Я не думаю, что в сложившихся обстоятельствах вы сочувствуете им или мне. Ведь вы на стороне тех, кого бомбят, да?

— Это война.

Адам задумался.

— Да. Это война. И этими словами мы пытаемся оправдать многие деяния. Ваш муж в лагере, я сбрасываю бомбы на женщин и детей, живу в вашем доме, хотя меня никто сюда не приглашал. Древние говорили: «Deus vult» — так хочет Бог, словно никто из нас не несет ответственности за собственные поступки. Не уверен, что это правильный путь. Это все не по мне. Видите, я не солдат. Солдаты должны проще смотреть на вещи.

Адам отвернулся и опустил глаза, глядя на клавиши инструмента. Мари-Луиз попыталась угадать его возраст. «Младше меня, но ненамного». В нем было что-то, что напоминало ее пропавшего мужа, который тоже пытался бороться с проявлениями несправедливости и глупости.

— Вы прекрасно говорите по-французски.

— Благодарю. Я вырос в Рейнской области — это довольно интересная с исторической точки зрения местность. Вы, французы, провели там немало времени. Моя мать наполовину француженка. А вы?