Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

Она рассказала. Рассказала, как в школе он привлек ее внимание своими карикатурами; как стоял в углу спортивной площадки, зачитываясь Бальзаком, в то время как сверстники состязались в pétanque[81] или гоняли футбольный мяч. Жером был популярным, но эксцентричным, а его острый язык внушал немалый страх, хотя он пускал его в ход, только когда его провоцировали. Мари-Луиз, нескладная девочка-подросток, вынашивала к нему, интересному и вполне взрослому молодому человеку, страсть, которая оставалась незамеченной, пока он не вернулся с военной службы. Жером обнаружил, что из гадкого утенка она превратилась в лебедя, правда, застенчивого, с неуклюжей смесью незаурядного ума и желторотой интуиции, которая в равной степени притягивала и отталкивала. Мари-Луиз отдавала себе отчет в богатстве отца — хотя жили они скромно, в буржуазном стиле, в доме, который выходил крыльцом на улицу, а не прятался за воротами, — и влиянии, которое оно оказывало на ухаживавших за ней юношей и мужчин. Ее мать, мягкая, набожная женщина, истинная нормандская bourgeoise[82] по происхождению и проницательности, помогала ей переходить это минное поле, тонко выказывая поддержку или неудовольствие тактичным замечанием или молчаливой улыбкой, которая была красноречивее слов.

Когда Мари-Луиз заговорила о матери, в глазах у нее заблестели слезы и ей пришлось замолчать. Адам потянулся через стол и накрыл ее руки ладонями, а когда она стала вытирать глаза салфеткой, мягко отстранился.

Ухаживая, Жером обошелся без банальных ритуалов — ни цветов, ни витиеватых комплиментов. Он посылал Мари-Луиз книги и журнальные статьи с пометками. В них не было ни ласковых слов, ни лести, только карикатуры на соотечественников или фельетоны, написанные для газеты, в которой он работал. Жером видел в Мари-Луиз достойного собеседника и друга, равно как и в Жислен, с которой они к обоюдному удовольствию часто сходились в словесных перепалках. Мари-Луиз не раз приходило в голову, что они могли бы родиться братом и сестрой — столько общего было в их стройных, гибких телах и энергичных характерах. Жислен и Жером так хорошо ладили, что иногда Мари-Луиз точила ревность — новое для нее чувство, ошеломлявшее своей мощью.

В первый раз Жером поцеловал ее в жаркий августовский вечер в саду у цитадели Бована. Они гуляли у стены города-крепости, любуясь долиной реки, растекавшейся на севере заливными лугами и топями между Ле-Туке и Этаплем. Тополя, которые всегда трепетали от малейшего дуновения ветерка, замерли неподвижным строем во влажном воздухе предгрозового вечера. Только летучие мыши кое-где теребили листву, да юркие стрижи сновали туда-сюда по веткам. Жером держал Мари-Луиз за руку, пока они петляли между молодых людей, которые прятались от зноя, свесив ноги со стены и дымя сигаретами. Мари-Луиз казалось, что Жером не может не слышать стука ее сердца — так гулко отдавался у нее в ушах каждый удар. В самой верхней точке стены, оглянувшись на замок, из которого фельдмаршал Хейг командовал бойней на кровожадной равнине Пикардии[83], Жером запустил руку в ее волосы и стал нежно притягивать ее к себе, пока Мари-Луиз не почувствовала его тело сквозь легкое платье, а его губы не прильнули ласково к ее губам. Не зная, открывать ли рот навстречу его поцелую, она замерла, чувствуя, как его язык скользит по ее устам. Жером слегка отстранился, и она разглядела темные очертания его головы, но черты лица сливались — так близко он стоял. Он стал поглаживать пальцами ее щеки, и Мари-Луиз вспомнились девичьи перешептывания о технике поцелуя и допустимых градациях эротичности. Жером почувствовал, как она расслабилась в его руках, и со второй попытки Мари-Луиз смягчилась, слушая громкий стук собственного сердца и удивляясь чувственности происходящего. Скользнувшая рядом с ее ногой кошка вернула ее с небес на землю, и, ни слова не говоря, они зашагали в сумерки, вдыхая ароматы летнего вечера, усиленные каплями теплого дождя.