Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

Лето не радовало Мари-Луиз. Каждый вечер они с Адамом, как и раньше, встречались на ступеньках, но теперь он коротко обнимал ее и они раскачивались из стороны в сторону. Он по-прежнему завтракал у подножья лестницы, удерживая поднос на коленях, а она по-прежнему сидела на четвертой ступеньке, уперев подбородок в ладони, и блуждала по нему взглядом, отчаянно пытаясь сохранить в памяти каждую деталь. До поездки в Париж Мари-Луиз смотрела на Адама как на мужчину, который сидит у подножья лестницы или смеется у огня в гостиной. Теперь он представлялся ей запертым в горящем самолете; или обгоревшим скелетом, какой сидел в пилотском кресле разбившегося под городскими стенами «хейнкеля», пока фюзеляж не остыл и останки не вынесли; или безжизненным телом в холодных водах Ла-Манша. Адам пытался выманить ее из этой мрачной одержимости, преуменьшал опасность, лгал, что у него тренировочные вылеты. Мари-Луиз делала вид, что он ее убедил, но неспособность лицемерить выдавала ее, когда он перехватывал ее взгляд, подернутый преждевременным горем. Мгновенно узнаваемый гул немецких авиадвигателей и их непревзойденная синхронность, создававшая гармоничную звуковую волну, звучали для нее похоронной фугой. Когда июнь подходил к концу и ночи сократились всего до шести часов, рано утром Мари-Луиз иногда сталкивалась с Адамом на лестничной площадке возле его комнаты и, кроме кругов, замечала вокруг его темных глаз следы от летных очков. В такие минуты между ними была дистанция, как будто он все еще находился в чужом мире. Они кивали друг другу, и Адам исчезал у себя в комнате; никаких нежных слов, только истощение.

Однако время сотворило свое целительное волшебство и вернуло Адама из царства мертвых обратно в мир живых. Теперь, когда Мари-Луиз думала о нем, она представляла номер в парижском отеле, а не суровые просторы Ла-Манша или крушение объятого пламенем бомбардировщика.

Однажды, это было 22 июня, под ласкающими лучами полуденного солнца, пробившегося сквозь кучевые облака и сильный ветер, Мари-Луиз выехала на велосипеде на Плас-Вер, маленькую площадь перед их домом, и увидела Адама. Он ходил взад-вперед вдоль деревьев; его китель был расстегнут, а рука как будто сама постоянно подносила ко рту сигарету. Поблизости никого не было видно, но Мари-Луиз чувствовала, что за ней наблюдают из окон. Адам увидел ее, кода развернулся на дальнем конце своей траектории. Когда он зашагал ей навстречу, Мари-Луиз слезла с велосипеда и замерла, не зная, что делать. Адам остановился в ярде от нее, выбросил сигарету и склонился в полупоклоне. Он был небрит и нетвердо стоял на ногах. Когда он выпрямился, Мари-Луиз поняла, что он пьян. Она бросала взгляды по сторонам, выискивая путь к бегству.

— Здравствуйте, madame. Хороший день, надеюсь?

Он снова поклонился. Мари-Луиз кивнула в ответ и пошла прямиком к воротам, которые вели в каретный дворик возле ее дома. Адам выставил руку и задержал ее велосипед. Это рассердило Мари-Луиз. Она понимала, что для посторонних наблюдателей он выглядит грубым бошем, без всякого повода пристающим к француженке.

— Вы слышали новость?

— Нет. Какую новость?

Ее сердце застучало быстрее. Что случилось? Освобождают пленных?

— Мы напали на Россию. Я слышал речь фюрера. Война на уничтожение. По всей видимости, славянам и немцам тесно под одним небом. — У него слегка заплетался язык, и голос звучал громче, чем обычно. Адам рассеянно запускал пальцы в волосы. — Это безумие. Полное безумие, мать его.

Мари-Луиз никогда не слышала от него бранных слов и никогда не видела его пьяным, если не считать приятного расслабления от бутылки вина, которую они выпили вдвоем.

— Вы понимаете, что это значит? Понимаете?

До сих пор Мари-Луиз избегала зрительного контакта, помня о любопытных глазах и ушах. Она взяла Адама за запястье и, глядя ему в глаза, решительным движением столкнула его руку с руля велосипеда.