Горький мед - Мария Лебедева (1996)

Основной вопрос, который волновал Светку в последнее время, касался ее взаимоотношений с Шуриком. Фрейд, как выяснилось, в данном случае оказался плохим помощником, поэтому ей не терпелось обсудить это с подругой во всех тонкостях и деталях, поделиться с ней своими сомнениями и догадками.

Светка, конечно, понимала, что та ситуация с Ираклием, в которой все они оказались, должно быть, намного важнее ее личных переживаний, но ситуация эта давно была уже со всех сторон обговорена и требовала от нее не душевного напряжения и размышлений, а лишь терпения и осторожности. Поэтому все силы души, все помыслы Светки, томящейся взаперти, направлены были сейчас на Шурика — единственный реальный, живой объект ее нынешней жизни. С чувствами этого «объекта» в Светкин адрес все было ясно и определенно, сомнения же (но при этом какие-то странные, подозрительные сомнения) гнездились в ней самой и, не поддавшиеся анализу, невысказанные, грозили разрушить идиллию в воздушном двухкомнатном замке, зорко охраняемом тетей Дусей.

Светка знала, что только Ольге может доверить свои самые тайные и самые сокровенные мысли, и ей тяжело было смириться с тем, что подруга сейчас уедет и она снова останется один на один со своими опасениями и колебаниями.

За окном заметно потемнело, где-то вдалеке послышалось глухое, утробное ворчание грома.

— Действительно, — очнулся вдруг Шурик, — ну куда ты сейчас поедешь? Того и гляди дождь начнется…

Дождь… Летом в дождливую погоду Ольга любила сидеть в своей квартире возле открытой балконной двери и наблюдать, как упругие струйки весело резвятся по перилам, пускаясь в озорной перепляс на тумбочке, в которой хранились пустые банки из-под дядипашиного варенья. А в закрытое кухонное окно дождь стучал рассыпчато и настойчиво, словно требуя впустить его, и, недовольный поставленной преградой, переходил порой на яростную барабанную дробь.

При воспоминании о своем родном жилище, к которому она, при сложившихся обстоятельствах, даже близко боится подойти, и при мысли о возможности провести ночь в чужом доме, на чужой раскладушке сиротливое чувство бездомности и неприкаянности охватило вдруг Ольгу, какой-то колючий, противный комок подкатил к горлу, и она нервно сглотнула.

— Подумаешь, дождь! У меня зонтик есть…

В результате многолетней дружбы Светка научилась без слов понимать настроение подруги и, зная ее характер, ясно почувствовала, что все уговоры бесполезны.

— Ну что ж, Олюнь, — огорченно вздохнула она, — надеюсь, ты не будешь сидеть в Александровке безвылазно все две недели?

— Да-да, конечно, — забормотала Ольга, обнимая подругу, — денька через три… через два… снова…

— Ты про квартиру-то Шурику обязательно скажи, — шепнула ей на прощание Светка и, повернувшись в сторону дивана, громко заявила: — Значит, так, Шурик, жду тебя ровно полчаса и выхожу. Не вздумай сбежать!

Тот укоризненно посмотрел на нее и, обреченно вздыхая, поплелся за Ольгой.

По дороге к метро, на ходу, Ольга рассказала Шурику о посещении ее квартиры неизвестными, которые, скорее всего, рассчитывали застать не только хозяйку, но и скрывавшуюся, возможно, у нее подругу. Однако уйти им пришлось не солоно хлебавши, ибо Ольга, следуя указаниям Шурика, не оставила в квартире не только адресов и телефонов своих знакомых, но даже ни одной фотографии.

— Молодец! — похвалил он. — Действовала правильно. — И замолчал, так как мысли его были заняты сейчас другими проблемами.

— Но как же мне быть, Шурик? — в отчаянии воскликнула Ольга. — Мне страшно даже к дому подойти.

— Ничего, — успокоил он, — поживешь пока в Александровке, у тебя еще две недели впереди.

— Думаешь, за две недели что-то прояснится? — спросила она с сомнением.

— Уверен, что даже раньше, — твердо произнес Шурик, и Ольга почувствовала, что это не голословное заявление, что он явно руководствовался какими-то соображениями, которыми не хотел пока делиться с ней.