Собачьи дни - Мейвис Чик (2008)

— Мне очень нравится твой шотландский берет, — начала я с намерением пуститься в рассуждения об одноименном стихотворении Бёрнса, притворяясь au fait[48], но у меня перехватило дыхание. На другом конце залы, возле французского окна, происходила буквально душераздирающая сцена между Роландом и высокой черноволосой элегантной особой, женственной до мозга костей, на лице которой было явственно написано: я хочу этого мужчину, я заполучу этого мужчину, я отправлюсь спать с этим мужчиной, причем «спать» в данном случае служит невинным эвфемизмом. Наглядная иллюстрация к языку жестов и телодвижений… Особ такой породы не останавливает наличие беременной жены и прочих пустяков. Роланд развлекал собеседницу какой-то историей, оживленно жестикулируя (хотя дама почти не оставила ему для этого места), а та, будучи как раз нужного роста для благоговейного любования кавалером снизу вверх, пожирала его большими темными глазами с выражением самого настоящего экстаза. Расскажите мышке о кошке… Черноволосая особа, можно сказать, ощетинилась кошачьими усами.

— Кто это? — прошипела я.

— Роланд, — с готовностью отозвалась Гертруда. — Вы же знакомы!

— Я не о нем, — перебила я. — Я спрашиваю о женщине! — Опомнившись, я сменила интонацию. — Ну то есть (легче, не вызывай подозрений) дама кажется мне знакомой. Кто она?

Вглядевшись, Гертруда ответила:

— Это Элинор Шоу, мой редактор. Недавно развелась, так что у вас много общего. Пойдем, я вас познакомлю…

Отпрянув, я наступила Гертруде на ногу, и, к счастью, поток смущенных извинений и мое раскаяние отвлекли подругу — видите, как полезно иногда быть неуклюжей.

— А Рут здесь? — шепнула я, выпростав ухо Гертруды из-под тартанового[49] берета.

— Нет, — ответила хозяйка. — А ты, черт бы тебя побрал, тяжелее, чем кажешься!

— Извини, — рассеянно сказала я.

— Звучит, как будто ты нарочно…

Я отвела взгляд от темных призывных очей у французского окна и заявила:

— Хочу есть!

— Скоро будем кушать. Идем же, я тебя представлю.

И подруга направилась в сторону беседующей парочки.

На долю секунды наши глаза встретились. Роланд потер нос, удивленно-шутливо приподнял брови, а я с куском льда под ложечкой юркнула в дверь, сбежала вниз по лестнице и ворвалась в кухню быстрее, чем можно было сказать «Робби», не говоря уже «Бёрнс». В кухне меня нагнала запыхавшаяся Гертруда.

Стол был накрыт не для фуршета, а для торжественного ужина — напрасно я надеялась набрать горсть вкусностей и набить ими рот, объясняя причину своего забега а-ля Себастьян Коу[50].

— Господи Боже, — удивилась Гертруда. — У тебя что, глисты?

— Ты прекрасно готовишь, а я просто умираю с голоду. — Я с диким видом оглянулась в поисках еды. Желудок кричал «нет», но необходимость отвертеться решительно заявила «да».

Гертруда немного разволновалась, но, купившись на похвалу своих кулинарных достижений, смягчилась:

— Верно, детка, я хорошо готовлю, но нет необходимости так рваться к столу. Уж что-что, а никто из моих гостей никогда не останется голодным.

— Нет, нет, конечно, — залебезила я, — но я не успела съесть ленч, нельзя же пить на пустой желудок, ну пожалуйста, дай мне перекусить!

Клянусь, убедительности и натиску моей мольбы позавидовал бы Оливер Твист.

Гертруда захлопотала, подхватила что-то с блюд и вручила мне овсяный пирог с чем-то лежащим сверху. Кажется, это была селедка, но мог быть и клубничный джем, поскольку я не в состоянии была ничего замечать.