Прощальный поцелуй - Тасмина Перри (2016)

Эллиот, я знаю, что у вас поздний час, но если ты еще не спишь, позвони мне. Вышла статья в «Кроникл», и у меня только что была Розамунда.

Вот так. Никаких «целую», никаких смайликов, одни голые факты. Она даже поздравила себя с такой сдержанностью.

Но, закрыв крышку ноутбука, она почувствовала себя обеспокоенной и разочарованной. Она, конечно, испытывала смутную тревогу в связи с предстоящими разборками в суде, но дело было не только в этом. Ее кинули, обманули, обвели вокруг пальца, и из-за этого она чувствовала себя полной идиоткой.

Глава 21

Париж, май 1961 года

– Ну почему французский хлеб такой вкусный? – сказала Роз.

Они неторопливо прогуливались по Рю дю Бак, и на языке все еще ощущался вкус их ужина – громадное блюдо мидий, приправленных чесночным соусом и белым вином, которое было подано вместе с длиннющим и очень свежим багетом.

– Думаю, все дело в муке, – сказал Доминик; он, как всегда, демонстрировал свою осведомленность в местных культурных особенностях, и это сомнений не вызывало.

– Нужно будет прихватить парочку с собой, – решила она, представляя, как будет жевать эту вкусноту в кухне Сэм в Примроуз-Хилл.

– Но они зачерствеют, пока мы доберемся до Кале.

– Тогда я суну их в вазу и поставлю на каминную полку как напоминание о простых, но изысканных удовольствиях жизни.

Доминик рассмеялся, а она ухмыльнулась, не глядя на него.

Она все еще не могла поверить, что они в Париже. Ранним утром они сели на паром в Дувре. «Стэг» Доминика, въезжающий по металлическим сходням на корабль, – это казалось ей кадрами какого-то научно-фантастического фильма. Но в начале пятого, когда они добрались до Триумфальной арки, она уже чувствовала себя, как Джин Сиберг из фильма «На последнем дыхании»[48].

– Мороженое! – радостно выкрикнула она, рванувшись к витрине магазина и оставив Доминика далеко позади.

– Поверить не могу, что ты еще не наелась, – крикнул он ей вслед.

Она бросила на него озорной взгляд через плечо.

– Мы просто не имеем права побывать в Париже и не попробовать мороженого.

– Боюсь, что ты перепутала Париж с Римом, – сказал он, догнав ее.

К этому времени она уже заказала два boules de glace[49] и один протянула ему.

Она лизнула свой шарик, и вся ее игривость стала исчезать; когда она повернулась к Доминику, на лице ее было уже более серьезное выражение.

– Что-то не так? – спросил он.

– Как-то неправильно чувствовать себя такой счастливой.

– Мы с тобой в отпуске.

– Ничего подобного. Мы тут на работе, – сказала она, напоминая себе, что Доминик официально поручил ей подготовить материал в тысячу слов о положении во Франции выходцев из Алжира. – И я сейчас должна была бы брать интервью у членов Фронта национального освобождения, вместо того чтобы есть с тобой мороженое.

– Я говорил тебе, что ты можешь написать о Гран-при Монако.

Роз отмахнулась:

– Это твой сюжет. Всякие несерьезные вещи у тебя получаются намного лучше.

– О, я уверен, что смог бы втиснуть и немного риторики в поддержку тори, – поддел он ее, и она шутливо хлопнула его по плечу.

Любой конфликт между нею и Домиником Блейком – были ли его причиной диаметрально противоположные политические взгляды, разное социальное положение или отношение к жизни – неизменно заканчивался добродушным подшучиванием друг над другом.

Во многом согласия между ними не было, но при этом Роз сомневалась, что когда-либо сможет встретить кого-то еще, кто понимал бы ее так, как Доминик. Он был единственным человеком, который знал, как укротить ее буйный нрав, и был, по сути, усовершенствованной версией ее самой. Она не была уверена, что именно это делало ее счастливой рядом с ним, но подозревала, что счастливее не сможет стать никогда.