Верь мне и жди - Ольга Тартынская (2009)

Не знаю. Поначалу я ждала. После столь оригинального объяснения должно быть продолжение, не так ли? Однако шли дни, потом недели. Ты не давал о себе знать. Я сходила с ума, потом смирилась с мыслью, что ты передумал. Да, успокоился, встретил кого-нибудь еще и забыл обо мне. Позвонить не мог, не знал номера моего телефона. Да-да! Я сама не стала предлагать, а ты не спросил. Заехать извиниться не счел нужным, может быть, испугался. Вот и все…

Однажды без звонка явился Гошка. Я опять забыла посмотреть в глазок, и никак не могла открыть элементарный замок на двери. Верно, на моем лице отразилось такое горькое разочарование, что Гошка сразу с порога обиделся:

— Ладно, ладно, сейчас уеду. Дай только попить!

— Так есть хочется, что переночевать негде, — бездарно пошутила я, чтобы исправить неловкость и скрыть смущение.

— Про поесть — это ты вовремя.

Конечно, где это видано — сытый журналист. Я стала хлопотать на кухне и вспомнила, что мой юный друг за последний месяц раз пять звонил мне и все пять раз я отказывалась его принимать. Между тем Гошка пристроился в твоем углу (да, теперь уже твоем!) и молча наблюдал за мной. На него не похоже: молчать столько времени.

— Оль, у тебя что-то случилось? — Он все же первый заговорил.

— С чего ты взял? — Получилось громко и грубо, потому что я в этот момент скрипела духовкой.

— Я вижу.

Вот как! Я с удивлением посмотрела на него.

— У меня на лице написано, что со мной что-то случилось? — Я разозлилась почему-то.

Гошка опустил глаза и поскучнел.

— Нет, ты ответь! — несло меня. — Из чего же это видно?

— Злишься вот, похудела, побледнела.

— У меня на работе проблемы, — сказала я и чуть не разрыдалась.

Вот бы насмешила.

— Забастовка графоманов? Вам нечего печатать? Страна исписалась, фонтан иссяк?

Я с сожалением посмотрела на резвящегося юношу.

— Размечтался.

Однако злость испарилась, появилась усталость. И чего я прицепилась к мальчишке? Он не виноват в том, что я обманулась, поверила миражу, как какая-нибудь соплячка. Бог с ним…

— Тогда что? — наседал Гошка.

Тут я дрогнула.

Любимый, я обещала, что буду писать здесь честно, как на духу. Ты должен знать обо мне все, я этого хочу. Так вот. В этот момент мне вдруг захотелось припасть к Гошкиной надежной груди, плакать и жаловаться. Я так устала от одиночества и неразделенности чувств! Гошка тотчас уловил мое настроение. Он полудурашливо, полусерьезно предложил:

— Исповедуйся, дочь моя, и тебе станет легче. Неожиданно для себя я сказала:

— Пойдем погуляем?

Гошка с сожалением посмотрел на духовку, однако мужественно согласился. Но я не зверь же, сперва накормила голодного юнца, потом уж потащила гулять. Мы прошлись до Девички, побродили по парку, потом пересекли Садовое кольцо, поднялись по Пречистенке к храму Христа Спасителя. Был поздний вечер, оранжевый свет фонарей сообщал уют старинным улочкам моего любимого района, народ уже весь рассеялся. Душа понемногу исцелялась. Гошка не мешал мне растворяться в чудесных городских пейзажах. Каждый дом здесь я знаю наизусть, его историю, судьбу…

Мы присели у Энгельса передохнуть, созерцая дивный вид, раскрывающийся в перспективе.

— Так что у тебя случилось? — спросил наконец непривычно притихший Гошка. Я всю дорогу не давала ему слова молвить, рассказывала о людях, живших здесь в девятнадцатом веке, о Булгакове и его героях, населявших здешние места.

— Личная драма, — уклончиво ответила я на Гошкин вопрос.

Он удивился:

— Неразделенная любовь?

— Что-то в этом роде.

Гошка ревниво нахмурился:

— И кто же сей счастливец? Я думал, тебя, кроме Краскова, никто больше не интересует. Ну разве еще Булгаков.

Знал бы он! Мне не хотелось продолжать этот рискованный диалог и дразнить Гошку тоже не хотелось.