Я не боюсь летать - Эрика Джонг (2017)

В конечном счете мне пришлось соблазнить его. Я уверена, что со времен Эдема и до наших дней все было именно так, а не иначе. После этого я плакала, чувствуя себя виноватой, а Брайан утешал меня, как мужчины, вероятно, утешали девственниц, соблазнявших их на протяжении многих веков. Мы лежали там в свете свечи (в своем романтизме или, может быть, исходя из внутреннего своего представления о символах, Брайан зажег свечу на прикроватном столике, прежде чем мы начали раздевать друг друга) и слушали вой уличных котов в бетонном колодце далеко за окном, черным от сажи. Иногда один из котов внезапно прыгал на переполненный мусорный бачок и вышибал оттуда на землю пустую банку из-под пива, и тогда в комнату проникал грохот, создаваемый пустой жестянкой, катящейся по асфальту.

Вначале наша любовь была прекрасной, духовной, юной. Во времена более поздние наши разговоры больше напоминали диалоги из пьесы Стриндберга. Мы читали друг другу стихи, лежа в кровати, дискутировали о различии между искусством и жизнью, размышляли, стал бы Йейтс великим поэтом, если Мод Гонн все же вышла бы за него. Пришла весна – мы в это время оба, как, я думаю, и подобает всем молодым любовникам, слушали курс по Шекспиру. Однажды великолепным, но холодноватым апрельским днем мы, сидя на скамейке в Риверсайд-парке, читали друг другу вслух «Зимнюю сказку».

Когда нарциссы зацветут

И выйдет девушка плясать,

Весна сияет тут как тут,

И кровь стремится жить опять.

Холсты белеют вдоль дворов,

И птицы звучно так поют,

Весна веселье для воров;

Они, что государи, пьют.[312]

Брайан вовсю изображал Флоризеля перед моей Пердитой[313] («Дает тебе наряд твой необычный / Жизнь новую. Ты не пастушка – Флора, / Предвестница апреля…»), когда наше чтение привлекло целую банду уличных мальчишек – черных и пуэрториканцев лет восьми-девяти; они расселись на скамейке и траве вокруг нас – наше представление явно их заворожило.

Один из мальчишек сидел у моих ног и восторженно смотрел на меня. Я была в упоении. Значит, голос поэзии все же доступен всем. В словах Шекспира есть нечто такое, что трогает даже самое наивное и нетренированное ухо. Все мои верования, казалось, находят сейчас подтверждение. Я с вдохновением прочла:

Над тем искусством, что, как молвишь ты,

Должно природу разукрасить, есть

Искусство, что сама она творит.

Ты, девушка прелестная, взгляни,

Как ветку нежную ты прививаешь

К дичку и дикая кора приемлет

Отростки благородные. Конечно,

Искусство это, но, ведь, улучшает

Оно природу, ею создано![314]

(Призыв Шекспира к свободному зачислению в университеты и / или смешанным бракам?)

Несколько страниц спустя ребятишки стали проявлять беспокойство, да к тому же стало так холодно, что сидеть на одном месте было уже невозможно, а потому мы собрались и пошли вскоре после них.

– Правда, это было здорово, дорогой? – спросила я, когда мы шли по парку.

Брайан рассмеялся.

– Vox populi[315], по существу, это мычание, – сказал он.

То была одна из его любимых максим, не знаю уж, где он ее вычитал. Позднее я обнаружила, что у меня пропал бумажник из сумочки, которая, пока мы читали, лежала открытой на скамье. Я не знала точно – то ли его сперли эти ребятишки, то ли я потеряла его раньше и не заметила. Несколько безумных мгновений я даже думала, что его взял Брайан, чтобы подтвердить свою мысль о «простом народе». Как и моя мать, он был последователем Гоббса. До тех пор, пока не узнал, что он – Иисус Христос и не претерпел обращения личности и веры.