Я не боюсь летать - Эрика Джонг (2017)

Его сумасшествие? Каковы были первые признаки? Трудно сказать. Старая подружка по колледжу недавно сказала: она с самого начала знала, что Брайан какой-то не такой, «и ни за что не стала бы с ним связываться». Но именно странность Брайана и нравилась мне. Он эксцентричный, он не похож ни на кого другого, он видел мир поэтическим взглядом (хотя поэтического таланта у него не было). Вселенную он видел живой, населенной духами. Плоды говорили с ним. Очищая яблоко, он с помощью чревовещания создавал иллюзию, будто оно плачет. Посредством чревовещания у него пели, говорили и даже декламировали стихи мандарины, апельсины и даже бананы.

Он умел изменять лицо и голос в зависимости от настроения. Иногда он был Эдвард Г. Робинсон в роли Аль Капоне, иногда Бэзил Ратбоун[316] в роли Шерлока Холмса, иногда Мрачносокол Эльф – совместно изобретенный персонаж, иногда Шеклай – еще один вымышленный друг – частично Шекспир, частично домашняя овчарка – нечто вроде пишущей стихи собаки… Наши долгие совместные дни и ночи были заполнены рутинными делами, пародированием, разыгрыванием пьесок – актерствовал по большей части Брайан. Я была такой превосходной аудиторией! Мы могли гулять, и гулять, и гулять, и гулять – от Колумбии до Виллиджа, через Бруклинский мост (декламируя, конечно, Гарта Крейна[317]), а потом назад на Манхэттен – и нам никогда не было скучно. Мы никогда не сидели за столиком в ресторане молча, как это случается с мрачными молодыми парами. Мы постоянно говорили и смеялись.

То есть до того времени, как поженились. Брак разрушил все. Четыре года мы были любовниками и лучшими друзьями, совместно исследовали Шекспира – и все коту под хвост, как только поженились. Я не хотела выходить замуж. Брак всегда казался мне чем-то таким, на что у меня будет еще масса времени в будущем. В далеком будущем. Но Брайан хотел владеть моей душой. Он боялся, что я улечу. А потому он предъявил мне ультиматум: выходи за меня, или я от тебя уйду. А я боялась его потерять и хотела уйти из дома. И я заканчивала колледж и не знала, что еще делать, черт побери, – и потому я вышла за него.

Вообще-то денег на жизнь у нас не было. Мой грант, небольшой целевой фонд, который я не могла трогать несколько лет, немного быстро падающих акций, подаренных мне родителями на двацатиоднолетие. Брайан закончил аспирантуру, испытывая ненависть к истеблишменту, но обнаружил, что теперь ему нужно устраиваться куда-то на работу. Наша жизнь коренным образом изменилась. Мы поняли, как мало видятся муж и жена, как только они забираются в свою буржуазную коробку. Наша идиллия закончилась. Долгие прогулки, совместная учеба, валяние в кровати по полдня – все принадлежало ушедшему золотому веку. Брайан теперь проводил дни (и большую часть вечеров), трудясь в небольшой маркетинговой фирме, где он потел над компьютерами, с нетерпением ожидая их ответа на такие эпохальные вопросы, как: будут ли женщины, проучившиеся в колледже два года, покупать больше стирального порошка, чем женщины, прошедшие полный курс.