Отражение звезды - Марина Преображенская (1997)

— А то! Неужели думаешь, что я хоть на мгновение сомневался в тебе? Но все равно, сходила бы, что ли, в гости. Съездила бы на природу. А хочешь, три дня на теплоходе? По бартеру за рекламу нам предлагают путевки.

— Не-а, — бросала Леночка, глядя на Григория Юрьевича действительно сумасшедшими глазами, казавшимися просто огромными на похудевшем и посеревшем лице.

— Не-е-а, — бурчал он. — Одни зенки-то и остались, — и, тихо вздыхая, уходил домой.

Добро бы Леночка работала на износ сама, так ведь и вся редакция была в пограничном состоянии между нормой и помешательством. Времени на чаепития, болтовню и сплетни не осталось ни у одного человека. Взвыла от напряжения Микулина, подумывая, не уступить ли место молодым да резвым, рвущимся в Леночкину редакцию. Исполнительная Земцова тащила на себе неподъемный воз, упрямо поджав губы и азартно сверкая жадными до работы глазами. Соловьев не вылезал из аппаратной и дневал и ночевал в ней уже не из-за семейных раздоров, а по производственной необходимости, потому что только тихими и долгими ночами у него было время для неторопливого и вдумчивого погружения в звуки аранжировок, заставок, обрамлений и позывных. Надо сказать, что такое положение пошло его семье только на пользу. Заревновавшая вдруг жена стала сама названивать ему на работу, встречать горячим ужином, одеваться и краситься специально к его приходу.

Несколько раз она заходила в редакцию поздними вечерами, как бы мимоходом заглядывая в кабинет Леночки, задерживающейся на работе далеко за полночь. О том, что именно Григорьева заменила ее на банкете у Штурма, она узнала тогда из газетных статей. Кстати, Соловьев впоследствии рассказывал, почему, собственно, его жены не оказалось ночью дома, и отсутствие ее объяснялось вполне невинно: их домашний любимчик сеттер Чапик каждые полчаса просился на улицу, а к утру она так вымоталась, что решила позвонить мужу и попросила его приехать для того, чтобы хоть на часок избавить ее от мотания во двор и обратно.

На следующее же утро Володина жена буквально влетела в кабинет, где Леночка преспокойно разбирала письма. Отсутствие в газетах компрометирующих мужа снимков ее мало утешило — единственное, чему она страшно обрадовалась, так это известию, что домой Леночка уехала рано, да к тому же не одна, а с Марком, а самого Соловьева в это время вообще не было — он сопровождал Штурма в больницу.

Единственный человек, кому в редакции разрешался щадящий режим, была Инесса, сменившая девичью фамилию Зорина на фамилию мужа, — коим стал ее недавний жених Виктор Добрый. Добрая Инесса и в самом деле раздобрела, но не от щадящего режима, а от того, что ждала ребенка и носиться как оглашенная наравне со всеми просто не могла. Она разбирала письма за тем самым столом, за которым еще пару месяцев назад сидела Леночка.

Зато Злюк компенсировал ее бабью неторопливость умопомрачительным мельтешением по всей Москве, собирая на различных тусовках самую горячую информацию и выкачивая из недоступных остальным источников самые жареные и пахнущие дымом сенсаций факты.

— Ну… — сказал как-то Каратаев, вызвав ее к себе «на ковер» и по-хозяйски закидывая ногу на ногу. Он скрестил руки на груди, вскинул вопросительно брови и посмотрел в лицо Леночке. — Рассказывай, что тебя ест? Вроде бы нет для того основания, а вижу, что-то у тебя неладно.

Леночка так и застыла с открытым ртом. Она увидела себя со стороны глазами убеленного сединами мужчины и застыдилась своего вида.

— Ничего, — пролепетала она и покраснела.

— Не хочешь говорить? Ладно… — Он встал, прошелся по комнате, вернулся, но уже не откинулся в кресле, как делал это прежде, а наклонился к ней вперед туловищем и уперся локтями в подлокотники, всем своим видом показывая, что разговор будет долгий. — Имеешь право… Но я имею право тебя уволить.

— Как? За что?! — Она вскочила, глаза ее округлились и сверкнули яростным блеском. — Не имеете!