Отражение звезды - Марина Преображенская (1997)

И она стала рассказывать, как мотала ее жизнь по закоулкам отечества. Весело рассказывала, смеясь и приплясывая, хлопая себя по коленкам и вертя у виска пальцем. Но Леночка включилась в повествование не сразу, а только тогда, когда Райка шлепнулась с диким хохотом на топчан и, захлебнувшись собственным весельем, толкнула ее в бок.

— А однажды знаешь, где я ночевала? В морге! Вообще где я только не ночевала, сейчас и вспомнить жутко. У тебя, по сравнению со мной, были ну просто ца-арские условия. И туалет, и умывальник, даже ванная. — Она обвела взглядом подвал, и Леночка заразилась ее оптимизмом.

— Про папу Сашу не забудь! — добавила она.

— А то! Грех жаловаться! Меня же не только мужики насиловали, меня сама жизнь во все, извини, отверстия имела. Уж в каких передрягах молотило. Но тогда, в ту ночь, меня выкинули из электрички какие-то контролеры придурки. Не станция — название одно. Вру! Даже названия не было, дыры, хуже этой, не встречала. В общем, тащусь по улицам. Холодрыга — жуть, есть хочу, аж желудок слипается, хоть бы куда приткнуться. Смотрю — конура. Ну, дом такой, по типу барака. Стекла в нижнем этаже выколочены, туркнула в одну дверь — заперта, в другую — заколочена. Обошла вокруг, еще одна дверь забита, будто все на фронте, а дом заброшенный. Я и подумала: влезу внутрь, там если и не тепло, так хоть не дует так. А утром, думаю, выберусь и найду чего-нибудь поприличней.

В общем — влезла. Темень — глаз выколи. Обшарила вокруг себя, нащупала тряпки. Целый ворох каких-то тряпок. Подсунула под голову, разбросала по полу, получилось что-то вроде постели. Легла и отрубилась, как по голове обухом. Насморк, дышать нечем, знобит всю, — Рая наконец взяла у Леночки из рук горбушку, откусила располовиненную головку лука и, запив все это остатками бормотухи, с удовольствием проглотила.

— Ну! Рассказывай, — торопила ее Леночка.

— Не запрягала! — Раиса хлопнула пару раз ресницами. — Вот тебе и ну! Решила — склад какой-нибудь или еще чего. Сама понимаешь — насморк, ничего не чувствую. А снилась мне жуть какая-то. Потом глаза открываю — бац! Ну, думаю, во сне меня резали, били, я удирала куда-то, кричала, хватала кого-то за руки, а тут такое! Не пойму: то ли все еще сплю и кошмар вижу, то ли проснулась, но в голове тараканы. — Она сделала огромные круглые глаза и, видя, как волосы на Леночкиной голове вдруг зашевелились, разразилась веселым смехом, совершенно неуместным и несоответствующим воображаемой картине. — Прямо передо мной фиолетовый мужик! Губы только белые и живот зашит. А по лицу его муха ползает. Такая огромная черная муха. Я хлоп ее тряпкой, как будто меня кто за руку дернул, а она так и осталась на его лице. Жирная, фу! — Рая опять захохотала. — Голый, а на лице жирная муха! Во потеха!

Леночка поежилась. Рая умолкла и вдруг тоже поежилась.

— Потом я на корточки, потом на какую-то дощатую лавку у окна, потом в дыру — и во двор. Только куски куртки на остром зубце оконного стекла оставила да треску на всю округу было. Ух, и натерпелась тогда страху. Это сейчас почему-то смешно… А тогда… Но самое главное, я по двору ношусь, как петух за курицей, и ни единой лазейки из двора. Глухой заборище. И псины откуда ни возьмись. Как в заколдованном кругу. Как я во двор ночью попала, и сейчас не соображу. В общем, нашла дыру, протиснулась в нее и давай деру. Почитай, до самой Москвы без оглядки бежала…

Так и зажили в подвале две подружки — Рая Стоянова и Лена Григорьева. У каждой своя беда, своя судьба, своя жизненная теория. «Чтобы жизнь тебя не насиловала, насилуй ее сама». Или: «Любовь — зависимость. Душа — пустой звук. Одно лишь тело способно подарить тебе свободу. Используй тело, оно все равно смертно. Лучше быстро сгореть, чем медленно тлеть».

Эх, Раечка, Райка, Раиска… Так сгореть… Так разрешить все проблемы… Так покинуть сей мир, не оставив в нем ни души, ни тела, ни продолжения собственной частички мироздания.