Мой единственный - Джил МакНейл (2006)

На следующий день ему по-прежнему плохо, у него высокая температура, и он все время хочет спать. У него даже нет сил жаловаться, когда я даю ему калпол, процесс принятия которого он обычно воспринимает как насильственное кормление суфражисток в женской тюрьме «Холлоуэй». Мне приходится провести длительную и жаркую дискуссию с дежурным регистратором терапевта, которая в конце концов соглашается принять вызов на дом, если я не буду больше ей звонить. Терапевт приходит утром, и я объясняю ему, что Чарли действительно плохо. Он бегло осматривает его, а затем читает мне лекцию о том, что ухаживание за больными детьми является составной частью родительских обязанностей, так что мне придется с этим смириться. Я рассыпаюсь в благодарностях, он смотрит на меня как на ненормальную, а затем быстро собирается уходить, все еще бурча[19]? себе под нос, что вызов врача на дом предназначен для экстренных случаев, а не для тривиальных простуд. Мне очень хочется, чтобы Чарли набрался сил и чтобы его стошнило на этого терапевта во время осмотра, для профилактики, но он безнадежно слаб.

Наступает время обеда, а Чарли все еще спит на диване, но он стал весь какого-то светло-серого цвета. Я то и дело подхожу и подтыкаю ему одеяло, я делаю так с тех пор, когда он был совсем маленьким. И тут я замечаю два маленьких пятнышка лилового цвета у него на шее; меня охватывает жуткая паника. Все еще пытаюсь убедить себя, что это краска или следы от фломастера, но в глубине души понимаю, что это не так. Изо всех сил пытаюсь притвориться, что я их просто не замечаю. Реальная физическая боль парализует меня, время идет, а я, охваченная паникой, не могу сдвинуться с места и решить, что же делать. Такое чувство, что меня огрели каким-то огромным невидимым предметом. Наконец я начинаю понимать, что должна позвонить врачу и что мне нужно крепко держать Чарли; я беру его на руки, перекладывая себе на колени, его обильно тошнит, но он не просыпается. Это приводит меня еще в больший ужас: обычно рвота выводит его по-настоящему из себя.

Пошатываясь, иду к телефону, тащу Чарли за собой, потому что боюсь выпустить его из рук. Он спит, и я понимаю, что он без сознания или даже в коме. Представляю себе, что всю оставшуюся жизнь сижу у его кровати и проигрываю записи «Короля Льва», надеясь, что он проснется. Звоню в хирургию, но дежурная сестра реагирует плохо, пока я не начинаю кричать. Затем она кладет трубку. Еще раз набираю номер и говорю как можно спокойнее, что Чарли, по всей видимости, без сознания, и, если она не соединит меня с доктором в ближайшие пять секунд, я сейчас приеду и врежу ей. Крепко. Это срабатывает, и она соединяет меня с врачом.

К счастью, это тот самый, который приезжал сегодня утром, я говорю ему, что Чарли без сознания, это его очень пугает, и он говорит, что сейчас приедет. Ему ехать минут десять, но я понимаю, что должна что-то делать, типа какой-то неотложной первой помощи, но не могу вспомнить, что именно. Сижу на полу, крепко прижав Чарли к себе, в каком-то трансе страха и боли, как будто огромное черное одеяло накрыло нас обоих. Приезжает доктор, осматривает Чарли, видит два лиловых пятна и вводит ему богатырскую дозу пенициллина. Прямо как сцена из комедии: огромная игла и огромный шприц, наполненный бледной жидкостью. Он вводит иглу Чарли в бедро, изо всех сил, но Чарли даже не шелохнется. Он принимается рыться в своей сумке, находит мобильник и вызывает «скорую», подчеркивая, что случай чрезвычайный, и подробно объясняет, как доехать. Слышать, как он диктует наш адрес, как-то дико. Его голос звучит испуганно, и я замечаю, что его руки трясутся.