Мгновения жизни - Марика Коббольд (2007)

— Может, это было то самое привидение Ноя?

— Если учесть, что Эдна пользуется еще и очень яркой губной помадой, она вообще выглядит, как Бэби Джейн[1]. Все говорят, что, чем старше ты становишься, тем осторожнее должна пользоваться макияжем. Хотя с тобой, Грейс, все обстоит наоборот, как мне кажется, ты выглядишь ужасно бледной.

— Я на самом деле ужасно бледная. И всегда была такой, помнишь? Именно поэтому ты вечно бегала за мной, чтобы потрогать мне лоб и заявить: «Должно быть, у тебя температура, Грейс, ты выглядишь ужасно бледной». Впрочем, я все-таки пользуюсь макияжем, но стараюсь, чтобы он не был заметен.

— Знаешь, в жизни женщины наступает такое время, когда незаметность перестает быть достоинством.

— Ты сама себе противоречишь.

— Разве, дорогая? Мне так не кажется. Я с удовольствием выпила бы еще чашечку.

— А ты уже видела Ноя? Что он теперь собой представляет?

— Вчера мы виделись с ним в церкви. На мой взгляд, он совсем не изменился. Впрочем, как и все вы. Он принес цветы на могилу своего деда, а я пришла навестить твоего отца. Разумеется, он сначала не узнал меня. Но потом мы разговорились, и он спросил меня о тебе. Да ты и сама увидишь. Я условилась с ним, что мы с тобой сегодня нанесем ему визит, и у тебя будет возможность задать ему вопрос о художнике. Похоже, некоторые предпочитают целыми днями валяться в постели — он был довольно-таки бесцеремонен, когда я заскочила к нему сегодня утром.

Грейс взглянула на свои часики.

— Сейчас только восемь утра. Тебе лучше отдохнуть, а не носиться с утра пораньше по деревне, как ты считаешь?

— Я себя прекрасно чувствую, дорогая, особенно если не делать резких движений, не нагибаться и не поднимать тяжести.

— Я по-прежнему уверена, что видела то самое привидение Ноя.

— А я уверена, что ты ошибаешься.

Грейс поднялась.

— Ладно, будем считать, что ты права и я ничего не видела.

* * *

Если не считать янтарного цвета глаз, который забыть трудно, Ной Блэкстафф выглядел совсем не таким, каким помнила его Грейс. Если бы ей показали его фотографию, она решила бы, что это монтаж — снимок, составленный из разных частей. Нежное и одухотворенное лицо поэта и мускулистый торс культуриста. Причем нельзя было сказать, что выглядело это неприятно или непривлекательно, — скорее, необычно. Первоначальным порывом обоих было обняться, но они ограничились рукопожатием. Грейс подумала: «Я не знаю, женат ли ты и есть ли у тебя дети.

Я не знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь, какой мебелью обставил свой дом, но это я обнимала и утешала тебя, когда ты плакал. Я помню, что от устриц тебя тошнит, а однажды, когда нам было страшно, мы с тобой залезли в одну постель». Вслух же она сказала:

— Ты вырос.

Он искоса взглянул на нее и улыбнулся.

— Проходите в кухню.

— Мне очень жаль твоего дедушку. Прими мои соболезнования.

— Спасибо. — Возникла неловкая пауза, как бывает, когда двое людей думали, что у них найдется много общих тем для разговора, но, оказалось, что им нечего сказать друг другу. Потом Ной решил, что нашел выход из положения: — Я слышал, Финн живет в Австралии?

— Да-да, действительно. Женат, двое детей. Печально, но мы почти не видимся.

— Правда, дело вовсе не в том, что Австралия на краю света, — вмешалась в разговор миссис Шилд. Солнце светило прямо в окно, солнечные лучи согревали ее лицо. Она умиротворенно вздохнула и закрыла глаза.

— Я читал о тебе в газете: отличная работа.

— Что ты имеешь в виду, говоря «отличная работа»? — нахмурилась Грейс. — Или публичное унижение и то, что тебя считают неудачницей, теперь называется отличной работой?

Он окинул ее каким-то странным оценивающим взглядом, как если бы искал скрытые недостатки.

— Нет, — ответил он, — мне и в голову это не приходило. Я всего лишь поздравил тебя с премией Юнибанка. Она очень престижная. Я и представить себе не мог, что ты ее получишь.