Зита и Гита - Владимир Яцкевич, Владимир Андреев (1994)

— Эй, мужчины, садитесь-ка, поешьте, — пригласила их Лила повеселевшим голосом.

Рака и Чино давно дожидались этого приглашения. Аппетитные дразнящие запахи пищи, доносившиеся из ее кухни, слишком жестоко испытывали терпение пустых, как барабаны, желудков артистов, потерпевших фиаско. Приглашение Лилы отозвалось сладкой музыкой в истомившихся душах Раки и Чино.

Через несколько мгновений они, скрестив ноги, уже сидели на коврике. Их уши ритмично двигались в такт движениям челюстей.

— Ай да еда! В жизни не пробовал такого деликатного блюда! — восхищенно воскликнул Рака.

— Я тоже! Пахнет очень вкусно, — подтвердил Чино.

— Да, и правда, очень вкусно, никогда такого не ел. Не знал, что ты так хорошо готовишь! — еще раз похвалил еду Рака, обращаясь к Лиле.

— Это не я сегодня готовила, а дочка. Ее и благодарите! — с гордостью ответила Лила.

— Это она готовила? — изумился Чино.

— Да, — подтвердила Лила, — несколько дней похозяйничала, и посмотрите, всему научилась.

Поев, Рака и Чино поблагодарили тетушку за отменный ужин.

Издалека доносились звуки нежной мелодии.

Зита принесла зашитую рубашку и, положив ее на табурет, тут же вышла, смутившись.

— Хозяин, что же вы, похвалили тетушку, а готовила-то не она! Похвалите и дочку, — справедливо заметил Чино.

— А ты молчи, мал еще взрослых учить, — парировал Рака и, быстро надев рубашку, вышел во двор. За ним, как тень, выскользнул и Чино.

Глава четвертая

Гита, оторванная с рождения от своих истинных родителей, по воле случая и не без помощи человеческого эгоизма спустя восемнадцать лет вдруг оказалась под родительским кровом.

Она и не подозревала, что поменялась местом со своей сестрой, о существовании которой не могла знать. Когда полиция силой привезла ее в этот роскошный дом, приняв ее за разыскиваемую Зиту, она хотела сразу же внести ясность в сложившуюся ситуацию; рассказать, кто она и откуда. Или же сбежать, улучив удобный момент.

Правда, ей очень жаль было терять Рави, этого приятного ей, красивого мужчину, в которого она, пожалуй, влюбилась. «Но ведь рано или поздно это все равно произойдет. Какая я дура! — думала Гита. — Рави — из знатной семьи, око и светоч благородного дома, а она… Кто она такая? Дочь простых родителей, бедная цыганка, зарабатывающая себе на пропитание случайными выступлениями на рынках и площадях города».

Гита вспомнила о Раке, и ей стало очень жаль парня и стыдно за то, что она иногда припрятывала от него и Чино несколько рупий на косметику.

«Как там он без меня? Пьет, небось, бедняга…» — с тревогой подумала она.

То, что она увидела в этом богатом доме, и то, что узнала из рассказов Бадринатха и маленького Пепло об этой хищной и коварной Каушалье и ее дочери Шейле, вызвало в чистом сердце девушки праведный гнев. И ей пришлось уступить, пусть на время, просьбе бабушки Индиры, принявшей ее за свою внучку, ради ее здоровья и поддержания жизни остаться здесь, в этом доме, чтобы покарать зло.

— Зита! Долго тебя звать?! — закричала Шейла, подойдя к двери своей комнаты.

— Что случилось, доченька? — ласково спросила, подбежав к ней, вездесущая Каушалья.

— Сколько ни кричу этой дуре, она не отвечает! — капризным тоном сообщила ей Шейла, размахивая руками.

— Надо, доченька, спуститься вниз, посмотреть, не сбежала ли она, чего доброго! — всполошилась бдительная мамаша, и ее сиреневый халат, легкий, как дым, исчез, оставив после себя запах французских духов.

Шейла направилась к комнате Зиты, открыла дверь и вошла.

Гита лежала на тахте одетая, притворившись спящей.

— Ах! Спит! Спит до сих пор, лентяйка, а мы ее дозваться не можем! Зита! Ты что это себе позволяешь?! — подавшись вперед, уставилась на нее Шейла.