Чужие страсти - Эйлин Гудж (2010)

Абигейл в общей сложности провела в этой комнате столько времени, что мгновенно замечала любое изменение, происшедшее после ее визита: лежащая не на своем месте диванная подушечка, косо висевшая картина или новое сообщение на доске объявлений. Сегодня внимание Абигейл привлекли не до конца собранные пазлы на столе у окна, что показалось ей символическим моментом, — именно этого она хотела добиться на семейном приеме: сложить вместе фрагменты картины, которая помогла бы раскрыть секрет Фебы, пытавшейся покончить с собой.

— Расслабься, — сказал Кент, наблюдавший за тем, как она нетерпеливо расхаживает по комнате в ожидании появления Фебы и психиатра. — Ты скоро протрешь этот ковер до дыр.

Абигейл резко остановилась и повернулась к нему:

— Как ты думаешь, что их может задерживать?

Спокойно сидевший на диване Кент посмотрел на свои часы.

— Сейчас только две минуты второго. Я уверен, что они вот-вот появятся.

Загорелый, в хлопчатобумажных брюках и спортивном вельветовом пиджаке поверх желтой рубашки «Изод» (за столько лет ей так и не удалось сделать из него по-настоящему модного мужчину), Кент казался расслабленным, причем не только относительно этого приема у психиатра, но и всей его жизни вообще. В частности, его жизни с Шейлой. Абигейл почувствовала укол зависти. И дело было не в том, что он счастливо жил с другой женщиной. Это касалось той очевидной легкости, с какой он двигался дальше. Почему у нее не может быть так же? Почему у нее все и всегда обязательно должно быть тяжко?

— Я просто переживаю, чтобы все было как надо, — обеспокоенно произнесла она.

— Доктор Эрнст не предложил бы провести прием, если бы не был уверен, что Феба к нему готова, — резонно заметил Кент.

— То, что Феба готова посидеть с нами, еще не значит, что она готова открыться.

— По меньшей мере это какое-то начало. Рим тоже не был построен за один день.

— Как ты можешь так нудно философствовать на эту тему? — В голосе Абигейл звучало нетерпение. — Мы ведь сейчас говорим о нашей дочери, а не об одном из твоих пациентов.

— Я прекрасно понимаю это. — Кент тихонько вздохнул, и по выражению его лица она поняла, что он не позволит себя провоцировать, так что ей придется срывать свое раздражение на ком-то другом. — Видишь ли, в отличие от тебя я жду совсем другого, вот и все. Я не ищу никаких ответов. Просто хочу, чтобы Феба знала: мы здесь ради нее.

Разговор их прервался, поскольку в этот момент в комнату вошел врач. За ним на расстоянии нескольких шагов брела Феба; она шла медленно, голова ее была опущена, а руки скрещены на груди. Доктор Эрнст поприветствовал их своим обычным энергичным рукопожатием: сухое, крепкое прикосновение его ладони, от которого страхи Абигейл всегда уходили. «Не отчаивайтесь. Все будет хорошо. Дочь идет на поправку», — говорили эти голубые глаза за стеклами очков в тонкой оправе. На самом деле ее в нем успокаивало все: широкоплечая фигура атлета, прекрасно подстриженные волосы цвета начищенной нержавеющей стали, свежесть рубашки с отложными манжетами, подчеркнутой причудливым видом его галстука «Гермес» с изображением дельфина.

— Спасибо, что нашли время, — сказал он. Как будто они не побросали все на свете, чтобы прийти сюда!

— Что может быть для нас важнее, чем наша дочь? — Кент ободряюще улыбнулся в сторону Фебы.

Феба никак не прореагировала на эту улыбку.

— К сожалению, не всем нашим пациентам повезло в плане такой сплоченной семьи, как у вас, — ответил доктор Эрнст с видом многоопытного человека. — Мы считаем, что этот факт весьма существенно меняет дело.

— Феба, детка, иди ко мне, — позвал Кент, откинувшись на спинку клетчатого дивана и похлопав рукой по тугим подушкам рядом с собой.