Ревность - Селия Фремлин (2008)

Ну и ладно. Ничего она не хочет слышать, — во всяком случае, пока так раскалывается голова. Даже про Линди ничего не хочет слышать — ни что та вернулась, ни что не вернулась. В любом случае пришлось бы вставать, одеваться, что-то предпринимать… В ее теперешнем состоянии катастрофой стало бы вообще какое угодно известие — например, что угольщик готов немедленно доставить полтонны угля или что старая добрая подружка приехала в Лондон на денек и собирается зайти на обед… Розамунда положила трубку и с облегчением вернулась наверх.

В тот день телефон принимался звонить еще дважды, а может, трижды. Сквозь сон Розамунде мерещилось его треньканье, но каждый раз не столь настойчивое, чтобы заставить ее подняться. Оно только вплеталось в ее неспокойные сны, смешиваясь с головной болью и слабостью. Казалось, это головная боль снова и снова наполняет весь дом безжалостным звоном. Если бы она то и дело не трезвонила там, внизу, а просто сидела в голове, было бы не так больно.

Наконец все стихло. Розамунда крепко, без сновидений, заснула, а когда проснулась, сразу почувствовала, что выздоравливает. Боль почти пропала, сознание прояснилось, и без всякого градусника было понятно, что температуры у нее нет.

За окнами снова вечерело; она снова проспала весь день, до темноты. Но все же не так долго, как вчера, — было всего полшестого. Целый час до возвращения Джефри. И Питер появится не раньше — у него сегодня музыкальная репетиция. Раз ей уже лучше, нужно поднапрячься и хорошенько подготовиться к их приходу, сообразить что-нибудь вкусное на ужин, даром что дома шаром покати — она же два дня в магазин не выходила.

Напряженно размышляя о таких вещах, как яйца, готовые супы и рис, Розамунда быстро, хотя и слегка трясущимися руками, оделась и под конец вновь столкнулась с таинственной загадкой грязных туфель. Сейчас, спеша взяться за стряпню, она видела в них скорее досадную неприятность, чем загадку. Как некстати! Некогда с ними возиться. Она отшвырнула туфли в сторону и торопливо принялась искать другую пару. Комната пребывала в жутком состоянии — а ведь Розамунда всего-то два дня не занималась уборкой! Повсюду обувь и одежда. Вот и пальто ее по непонятной причине валяется на полу возле кровати — и, насколько помнится, валяется уже второй день.

Сил у нее теперь достаточно, можно и о пальто позаботиться. Розамунда наклонилась поднять его и обнаружила, что пальто совсем мокрое. Да, мокрое и все в грязи… Но она не успела как следует удивиться, поскольку уже в следующее мгновение эта чертовщина была напрочь вытеснена из ее головы новой находкой, настолько поразительной, что Розамунда, вытаращив глаза, принуждена была снова беспомощно опуститься на край кровати. Когда она приподняла пальто и слегка его встряхнула, чтобы расправить, на пол со стуком упал какой-то довольно крупный предмет и остался лежать — неподвижный, необъяснимый.

Сумка Линди.

Новенькая, алая, блестящая — такой Розамунда видела ее в последний раз… «Купила себе на Рождество! — словоохотливо объясняла Линди только в прошлое воскресенье, с гордостью демонстрируя все замысловатые застежки и кармашки. — Это именно то, о чем я мечтала. Не могла же я ее оставить и дожидаться, пока кто-нибудь догадается купить ее для меня. Им бы и в голову не пришло, а я бы, бедняжка, все ждала!.. Сначала хотела купить ее для Эйлин, а потом подумала — нет, Эйлин больше понравится простая, коричневая, под ее костюм. Верно, Эйлин?»

Розамунда сидела, тупо уставившись на сумку, и ей казалось, что Линди здесь, в комнате, разговаривает с ней, так отчетливо всплыла в памяти недавняя сцена. Но Линди нет, она пропала, а здесь ее шикарная новая сумка, только уже не новая. Теперь она измятая, побитая и поцарапанная, ручка наполовину оторвана, золотые пряжки потускнели. Словно с воскресенья прошло три года, а не три дня…

Украли малютку

На семь долгих лет.

Вернулась домой,

А подруг больше нет.