– Блин. – Мы сидели в полной тишине, пока она привыкала к этой мысли. – Но что было потом? Ты не вернулась в школу. Тебя не было на выпускном. Будто бы ты просто исчезла с лица земли. Кто-то говорил, что ты умерла, но я знала, что тогда это было бы в газетах. Где ты была?

Пока она говорила, у меня во рту пересохло. Поверить не могла, что она заметила мое отсутствие в школе. На выпускном. В старшей школе на меня глазели как на диковинку, но я не думала, что они меня замечали. Это такое странное чувство, когда тебя одновременно видят, но ты будто невидимка. Я словно была призраком. Я одновременно была, и меня не было. Во всяком случае, пока Донован меня не поцеловал. После этого я просто почувствовала себя тупицей.

А потом я задумалась: неужели она искала мое имя в газетах? В некрологах? Меня затрясло от этой мысли. Мэдисон все еще смотрела на меня, слипшиеся от туши ресницы вокруг округлившихся глаз смахивали на перья павлина.

– Я просто никуда не ходила. Банально сидела дома.

– Что? Пару месяцев?

С трудом я ответила:

– Немного дольше.

– Насколько?

Я засомневалась, но все же ответила:

– Девять лет.

Ее глаза распахнулись.

– Девять? Но ты же выходила наружу, так? Тебе же надо было работать? Я просто не понимаю, почему никто тебя не видел. Почему я тебя не видела. И не слышала ничего о тебе. Это же не такой большой городок.

Очередная фразочка от моего учителя из шестого класса пришла на ум: увяз коготок – всей птичке пропасть. Я сделала глубокий вдох и поняла, что выдам Мэдисон все.

– Я вообще не выходила из дома. Никогда. Ни за чем. Я жила как отшельник, как затворник. Называй, как хочешь. А потом у меня появилась небольшая агорафобия, думаю, и я уже не могла выйти из дома. Ни за чем. А потом мне пришлось. У меня кончились деньги, пришлось искать работу. Но мне все еще не нравится выбираться из дома, – я махнула рукой в сторону кофейни. – Вот так вот. С другими людьми. Библиотека и та дается мне слишком тяжело.

Я пристально смотрела на свои коленки, ожидая ее реакции, но боковым зрением заметила, что Мэдисон будто обратилась в камень. Она молчала так долго, что я уже начала думать, что она вовсе меня не слышала. Или что ход времени каким-то образом изменился, и то, что мне кажется минутами, для нее – всего лишь секунды. И в тот момент, когда я чуть повернула к ней голову, она заговорила:

– То есть ты не ходишь выпить кофе в «Старбакс»? И в кино? И укладку в парикмахерской не делаешь?

Я подняла брови:

– Разве я выгляжу как человек с укладкой?

Она улыбнулась.

– Я бы в любом случае не могла пойти в парикмахерскую, даже если бы захотела. Меня нельзя трогать, помнишь?

– Божечки, так ты никогда не делала маникюр? – Она посмотрела на свои длинные ногти, сегодня накрашенные блестящим фиолетовым лаком.

– Не-а.

– И на массаж не ходила?

– Нет. – Я помотала головой.

А потом вдруг она выпучила глаза и сделала рукой такой жест, будто бы хочет меня остановить, хотя я ничего и не делала.

– Стоп. Боже. Ты никогда не занималась сексом.

Мне стало смешно оттого, что слово «сексом» она прошептала, хотя несколько дней назад чуть ли не кричала в библиотеке слово «трахает».

Меня удивляло то, как она умела разыгрывать из себя скромницу.

Я снова помотала головой.

Она ахнула и прижала руки к сердцу, будто хотела удостовериться, что оно еще бьется.

– Но разве тебе не хочется?

Я старалась думать так, будто никто меня об этом раньше не спрашивал. В основном потому, что никто меня раньше об этом не спрашивал.

– Я не знаю.

Но потом я вспомнила о тех подростках, что спрятались в глубине библиотеки и ласкали друг друга, и мое тело начало покалывать, и я подумала, что, скорее всего, это неправда и я знаю ответ.