Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

— Но мне бы все-таки хотелось, чтобы учитывалось и мое мнение! Я намерен отправиться к этому Манокису и сказать ему пару слов. Когда-то я помог ему, и вот как он благодарит меня за мою доброту: втягивает в какие-то сомнительные приключения мою жену и мою дочь, подвергает опасности их жизни! Тебе когда-нибудь случалось читать, что написано на плакатах, развешенных по всему городу? На них написано, что любой человек, являющийся пособником врагов оккупационных сил, будет расстрелян. Ты никогда не просматривала списки расстрелянных заложников?

Камилла пожала плечами.

— У нас нет выбора, папа. Мы не можем отказаться помогать людям, попавшим в беду. Большая часть из них — наши коллеги или друзья. Вспомни о Максе и Юдифи… Если бы они тебя послушались, то сейчас бы находились в безопасности.

Андре провел рукой по лицу. Прежде всего, он хотел успокоиться. Фонтеруа доверял Валентине: она никогда не позволит немцам поймать себя. Страх уступил место восхищению.

— Твоя мать, по крайней мере, живет в свободной зоне. Но ты… Я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности… Я тебе запрещаю, ты меня слышишь? Если с тобой что-нибудь случится…

— Со мной ничего не случится, папа. И давай больше не будем говорить об этом, я прошу тебя. — Камилла взглянула на часы и поднялась. — Пришло время слушать Лондон. Конечно, эти ужасные радиопомехи могут разбудить маленького Самюэля, но что поделаешь.

Александр закончил составлять бумагу: «Я, нижеподписавшийся, Александр Манокис, скорняк, мастер-надомник, свидетельствую, что месье Генри Леви, проживающий в доме 38 по улице Отельвиль в Париже, работает на моем предприятии и выпускает продукцию, необходимую немецким властям». Грек подписал документ и протянул его мужчине, который стоял перед мастером навытяжку.

— Лишь бы никому не пришло в голову проверить мое предприятие, — пошутил он. — Вы — мой тридцать второй рабочий. Скоро я смогу соперничать с Домом Фонтеруа.

Бледная улыбка осветила изможденное лицо Генри Леви. Он старательно сложил лист бумаги и убрал его в свой бумажник, где уже лежали удостоверение личности, продовольственная карточка, военный билет, карточка о демобилизации… Старый, покрытый трещинами бумажник раздулся от такого количества документов.

В маленькой комнате бок о бок трудилось шесть человек. Генри Леви, по профессии дантист, впервые видел мастерскую скорняка. Какая-то женщина склонилась над неким механизмом, напоминающим швейную машинку. Две другие, не поднимая глаз, работали за странными устройствами округлой формы, пропуская полоски меха между двумя дисками и постоянно поправляя и подтягивая их специальными щипцами. На шкафах громоздились старые картонные коробки, на которых виднелись неразборчивые надписи: «Куски каракуля с тугим завитком», «Головы и лапы каракуля», «Рысь». Подросток тщательно расчесывал густой черный мех, высматривая дефекты. Мужчина раскладывал бумажную выкройку поверх шкурок, приколотых к рабочему столу, а темноволосая девушка старательно спарывала подкладку старого, изъеденного молью жакета. Когда она подняла голову и улыбнулась посетителю, Леви почувствовал, что у него еще осталось достаточно разума, чтобы счесть ее красивой.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил гостю Александр. — Я вынужден продолжить работу, но вы, если пожелаете, можете остаться, чтобы передохнуть.

Генри Леви устроился на маленьком позолоченном стуле, стоящем в соседней комнате. Вне всякого сомнения, именно здесь, перед огромным зеркалом на одной ноге, примеряли свои манто взыскательные клиентки. Мужчина положил фуражку на колени. Накануне во время облавы была арестована его двоюродная сестра и ее семилетние сыновья-близнецы. Его кузен был интернирован в лагерь в Компьен уже несколько месяцев тому назад. Когда Леви прибыл к сестре, он обнаружил на ее двери печати полиции. Дантист оперся о стену с грязными обоями и разразился рыданиями. Он чувствовал, как с каждым днем петля все туже затягивается вокруг его горла.