Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

В глубине души Петер разделял мнение отца: конец неизбежен, но он будет ужасен, и ничто никогда уже не станет прежним. Сидя в гостиной дома на Катариненштрассе с тщательно задернутыми шторами — в городе был введен комендантский час, Карл намеками дал понять Петеру, что он думает об этой войне. Пока отец с сыном беседовали, Ева пыталась соорудить ужин, достойный того, чтобы отпраздновать приезд ее мальчика. Во всяком случае, бутылка игристого вина была как следует охлаждена. Для этого было достаточно оставить ее на один час на балконе.

Петер нашел своих родителей похудевшими и напряженными. Одежда висела на матери мешком, а отец превратился в пожилого господина с седыми волосами. После ужина, которому Петер искренне старался отдать должное, хотя жидкий суп почти не имел вкуса, он попросил маму сыграть для него ноктюрн Шопена. Женщина играла уже минут десять, когда в дверь постучали. Родители тотчас застыли, обменявшись встревоженными взглядами. Петер смутился: он совершенно забыл это чувство подавленности и страха, с которым они жили уже не один год. Его близкие относились с недоверием ко всему миру: к консьержке, к соседке, к неизвестному прохожему, который слишком медленно проходил мимо входной двери. Они опасались доносов — ведь всегда мог найтись негодяй, готовый на все ради благосклонности властей. Никто не разбирался, виновен ты или нет, адская машина «возмездия» тут же набирала обороты.

Взбешенный, Петер резко поднялся. Он уже пожалел о том, что, приехав домой, тут же снял форму офицера вермахта. Молодой человек распахнул дверь, заранее выпятив грудь. Пусть они только посмеют прийти сюда, эти негодяи из гестапо или фанатики из СС, чьи «художества» он видел в деревнях Польши и Украины! Пусть только посмеют побеспокоить его родителей!

За дверью Петер обнаружил темноволосую, хрупкую и нерешительную молодую женщину, которая кутала плечи в красную шерстяную шаль.

Захваченный врасплох, Петер смущенно молчал.

«Простите меня за беспокойство, но я услышала пианино. Фрау Крюгер так давно не играла… Вас это не слишком стеснит, если я тоже послушаю музыку?»

Петер смотрел на незнакомку, и ему казалось, что она говорит на иностранном языке. У нее была тонкая шея, изящный нос, выщипанные в ниточку брови и завораживающие, темные как ночь глаза.

«Это невестка нашей соседки, живущей на втором этаже, — объяснила мать. — Входите, фрау, мы всегда рады вам».

Молодая женщина проскользнула в гостиную. Она чуть не задела Петера, и ему почудилось, что от нее пахнет цветами.

«Ее муж был убит шесть месяцев тому назад, — прошептала Ева. — Она танцовщица кордебалета. Она переехала к родителям покойного супруга, потому что не может оставаться одна».

Петер медленно закрыл входную дверь. Гостью звали Розмари, ей уже исполнилось двадцать лет. Они занялись любовью на следующий вечер и встречались каждый день до самого его отъезда. Они не давали друг другу никаких обещаний, в Германии Третьего рейха обещания стали роскошью.

— Они хотят, чтобы мы здесь сдохли, — внезапно раздался хриплый голос рядом с Петером. — Нужно сматываться отсюда, пока у нас еще есть время.

Петер понял, что Ганс, ефрейтор из Дрездена, проснулся в весьма мрачном настроении. Петер откинул свое одеяло. Следовало увести Ганса подальше от спящих солдат. Его нытье не должно достичь ушей доносчика, который был бы особенно доволен тем, что смог изобличить в «пораженческих настроениях» вышестоящего военного. По такому обвинению могли вынести смертный приговор.

Ганс безропотно последовал за другом в убежище, где низкий потолок мешал им стоять в полный рост. Петер поставил керосиновую лампу на землю. Танкисты уселись на деревянные ящики и закурили.

— Я прав, и ты это знаешь, — вернулся к прерванному разговору Ганс. — Нам не дадут уйти отсюда живыми. Ни Иваны, ни наши.