Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

Он был голоден, и пораженческие рассуждения Ганса еще больше разозлили его. Петер не желал думать об этой войне. Все, что имело смысл, — это ежедневное задание, которое выдавалось офицерам, отправляющимся на передовую. Петер уже просто не мог вспоминать о тех ужасах, которые видел собственными глазами, не мог думать о слухах, что циркулировали среди офицеров. Речь шла о массовых убийствах мирного населения: евреев, женщин, детей, стариков, которых сгоняли к братским могилам и там безжалостно расстреливали кровожадные шакалы Einsatzgruppen[52]. Узнав об этом, Петер отправился к командиру батальона. С застывшим лицом майор выслушал доклад своего подчиненного, постукивая пальцами по карте, разложенной на столе. «Вы — офицер вермахта, вы должны исполнять свой долг. И точка. Действия командующих Waffen-SS не имеют к нам никакого отношения». Петер щелкнул каблуками и удалился.

Обо всем этом он не мог говорить со своими родителями. Возможно, молодой человек опасался увидеть в глазах матери тот тайный и горький стыд, что сам он испытывал в глубине души.

Внезапно Петер вспомнил, с какой настойчивостью требовал от своих родителей разрешить ему вступить в гитлерюгенд. Его мать всегда противопоставляла высокие моральные устои тем поучениям, что мальчик выслушивал от своих наставников на собраниях этой молодежной организации. А уж Ева умела заставить себя слушать, как она признавалась, улыбаясь. Теперь Петер сожалел о том, что так и не поблагодарил маму за ее уроки.

Офицер преодолел десять ступеней и вышел на свежий воздух. Пригнув голову, чтобы избежать пули русского снайпера, Петер укрылся за стеной, которая каким-то чудом осталась неразрушенной.

Шел снег. Колючий северный ветер проникал даже сквозь каменные стены. Вдалеке вспыхивали сигнальные ракеты, время от времени раздавался треск пулемета. Последние несколько заводских труб не устояли под натиском Люфтваффе, проводивших бомбардировку на прошлой неделе. Фасады, зияющие выбитыми окнами, как призраки, вырастали из серого тумана. Занимался рассвет. Петер вдыхал запах горелого дерева, серы и покореженного металла, этот запах окутывал город уже много дней. Одно утешало: зимой не так воняли трупы.

Немец засунул руки в карманы и стал топать ногами, чтобы согреться. Он с нетерпением ждал нового приказа. Из собственного опыта молодой человек знал, что все сомнения и страхи рассеиваются, как только окунаешься в кипучую деятельность. Каждая пораженная цель поднимала боевой дух. Самый страшный враг солдата на войне — это ожидание. На фронте часто приходится много думать и ждать.

В тот момент, когда Петер посмотрел на часы, — а по берлинскому времени было двадцать минут шестого — начинался новый день, 19 ноября, — неожиданно раздался ужасающий грохот. На другом берегу запели «катюши».

Земля под ногами дрожала, небо стало светлым, как в полдень: казалось, что вся артиллерия русских начала стрелять одновременно.

С заложенными ушами и часто бьющимся сердцем Петер кинулся к бронемашинам, хорошо видимым в зеленых и белых отсветах сигнальных ракет. Боковым зрением он заметил механиков, суетящихся вокруг танков. Неожиданно рядом с ним возник Ганс.

— Это контрнаступление! — проорал тот, схватив друга за руку.

— Ты что, рехнулся? О чем ты говоришь?

— Мы в ловушке!