Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

Камилла напряглась, охваченная гневом. Как же ее утомило это вечное сражение с матерью! Ребенком она боролась за ее внимание, девушкой — за право учиться, и, наконец, повзрослев, стала сражаться за возможность быть правой рукой отца. Валентина всегда лишь порицала дочь. Все, что делала Камилла, казалось матери неправильным.

— Почему с тобой всегда так сложно, мама?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты никогда не пыталась понять, что я чувствую. Всю мою жизнь, с самого детства, ты удерживаешь меня на расстоянии, как будто я совершенно чужой человек, занесенный в этот дом каким-то злым роком. Ты воспринимаешь меня как нечто лишнее, обременительное. Все, что касается меня, тебя раздражает, ты не понимаешь, что и почему я делаю. И ты даже не даешь себе труда попытаться понять.

Мать внимательно смотрела на дочь, брови на ее совершенном лице удивленно поднялись. Камилла вздрогнула, осознавая, что рядом с матерью всегда ощущала холод.

— Ты преувеличиваешь. Как всегда. Я не думаю, что…

— И папу тоже, ты ведь его тоже никогда не любила, не так ли? А он тебя обожал. Он был слишком добрым и слишком слабым. Мужчина, покоренный тобою, — легкая добыча.

Шокированная ее обвинительным тоном, Валентина сурово взглянула на дочь.

— Прошу тебя, Камилла. Я не идол, на меня не надо молиться. И я не пожираю мужчин.

— Действительно? А отец Максанса?

Мать побледнела.

— Что ты имеешь в виду? — спросила мадам Фонтеруа внезапно осипшим голосом, медленно ставя чашечку на стол.

— Максанс ведь не Фонтеруа, не правда ли?

Немигающие светлые глаза. Чуть приподнятый подбородок, трепещущие ноздри.

— Ты потеряла голову, моя бедная девочка.

Камилла горько рассмеялась. Резким движением она встала с кресла и подошла к приоткрытому окну. Порыв ветра подхватил несколько каштановых листьев, окрашенных в рыжеватые тона. Солнце согревало лицо, но молодая женщина чувствовала себя все такой же заледеневшей.

— Он сын Александра Манокиса, ведь так? Я должна была догадаться об этом раньше, еще во время войны, но я была слишком юной, совсем слепой. Порой я спрашиваю себя: ты меня никогда не любила, потому что я — дочь своего отца, а не плод супружеской измены?

— Камилла, я запрещаю тебе!..

Камилла развернулась, как будто готовясь к нападению. Ее мать также поднялась, такая прямая, такая неприступная в своем черном костюме.

— Не беспокойся, мама, — насмешливо произнесла Камилла, испытывая злорадство при виде смущения матери. — Подобные вещи часто случаются в добропорядочных семьях. Измена, незаконнорожденный ребенок… Все это так обыденно, разве нет? Даже папа знал правду. Только один Бог ведает, как ему удалось узнать, впрочем… Но я надеюсь, что ты неплохо развлеклась…

Валентина в несколько шагов пересекла комнату и оказалась около дочери. Раздалась звонкая пощечина. Камилла почувствовала, что у нее из уха вылетела серьга. Молодая женщина медленно подняла глаза на мать. Она не доставит ей удовольствия — не поднесет руку к пылающей щеке.

— Я забуду этот разговор, Камилла, — прошипела Валентина. — Я спишу его на волнения последних дней. Еще у нотариуса я заметила, что решение твоего отца оставить Дом в равных долях тебе и твоему брату сильно задело тебя. Ревность исказила черты твоего лица. Ты полагаешь, что на тебя возложена особая миссия относительно Дома Фонтеруа. Ты принципиальна и усердна, но тебя одолевают страсти, и берегись, Камилла, это говорю тебе я, твоя мать: любая страсть опасна. Ты можешь проиграть. И из-за тебя проиграют и другие люди.

Камилла не двигалась. Нервная дрожь сотрясала ее тело. У нее промелькнула абсурдная мысль, что если бы она протянула руку к матери, если бы коснулась ее, то Валентина разлетелась бы на тысячу кусочков, как хрупкое зеркало.