Потрясенная происшедшим, молодая женщина медленно нагнулась, чтобы найти сережку. Впервые в жизни она спрашивала себя, а не лучше ли все бросить? Стоя на коленях у ног матери и ища упавшую сережку, она чувствовала себя несчастной, опозоренной. Она почти ничего не видела. В глазах стояли слезы. Она не заплачет, не доставит ей подобной радости! Серьга нашлась возле штор. Ее замок был сломан. Когда Камилла поднялась с колен, матери уже не было в комнате.

«Мне нужно уйти отсюда», — подумала Камилла. Ее сердце сжалось, во рту ощущалась горечь. Она взяла свою черную меховую накидку, лежащую на стуле. Затем вышла из гостиной, пересекла вестибюль и закрыла за собой входную дверь.

В библиотеке, примыкавшей к гостиной, дверь которой оставалась приоткрытой, прислонившись к стене, как пойманный в ловушку вор, стоял, сжимая кулаки, Максанс.

К концу дня, когда сумерки сгустили тени, Валентина наконец вышла из оцепенения, в которое погрузилась после ссоры с Камиллой.

Она осторожно поднялась с кресла, как будто любой слишком резкий жест мог ее ранить, и зажгла лампу в своей комнате. Квартира казалась спящей. Слуги уже ушли. Ватная тишина, отсутствие скрипа половиц, стука каблуков по полу, — все это напоминало ночной кошмар, из которого вырываешься с трудом. Ах, эти сны с привкусом смерти!

После ухода Андре Валентина чувствовала себя потерянной. Ее жесты стали медленными, механическими. Ночью она вытягивалась на боку, сжав кулаки, будто защищаясь. Она засыпала лишь на рассвете, и ее мучили странные запутанные видения. Ее тело упрямо отказывалось плакать, и она ждала эти слезы, как иссушенная земля ждет благословенный дождь.

Ярость Камиллы потрясла женщину. Валентина никогда бы не подумала, что неприязнь дочери может быть столь сильной. Категоричность была одной из самых неприятных черт Камиллы. Когда ее что-то волновало, она не могла управлять своими эмоциями и сразу нападала. Более рассудительный человек прежде все обдумал бы, учел бы все нюансы, которые частенько ускользали от молодой женщины. Но ее спасала интуиция, почти животное чутье, которое обычно уберегало Камиллу от непоправимых ошибок. Возможно, это было единственное качество, которое она унаследовала от матери.

Их отношения никогда не были простыми. Между ними не возникло ни сближающего понимания, ни щемящей нежности, которые вручаются вам, как подарок. Они всегда шагали не в ногу. Прежде Валентину раздражало то, что Камилла всегда ждала от нее проявлений материнской любви. Эта требовательность душила ее, ведь Валентина отлично понимала, что не может дать того, чего хочет дочь. Взгляд Камиллы, в котором всегда читался упрек, рождал в душе женщины ощущение ущербности. Она часто была вынуждена отводить глаза, и это ее бесило. Однако Валентина даже не пыталась понять, в чем она не права. Если бы тогда, давно, кто-нибудь попытался указать красавице на ее ошибки, она рассмеялась бы в ответ. Разве дети — это так важно? Они существуют. Им подарили жизнь. Ну и пусть себе живут, как могут.

Возможно, она была тогда слишком юна, чтобы ответить на молчаливый зов дочери? Слишком эгоистична или слишком изнежена? Валентина не желала прилагать никаких усилий, не желала слушать, пытаться понять. Позже, когда мадам Фонтеруа начала восхищаться упорством дочери, тем рвением, с каким малышка отстаивала свой выбор, она не смогла найти нужных слов, а Камилла, со своей стороны, слишком торопилась стать взрослой.