Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль (2006)

Он встал и протиснулся между узкими сиденьями. «Эти тревожные, жестко поделенные ноутбуком на отрезки жизненные ритмы, — подумал Хойкен, — в них даже мочиться нужно быстрее обычного. Наверное, прежде струя мочи была куда более сочной и тугой, чем теперешняя, бесконечно тонкая и все убывающая. Вот почему сегодня молодые торопыги каждые две минуты бегают в клозет».

Позже, намного позже он сам спустится в туалет. Его струя мочи будет совсем другая, она сможет утопить полгорода, и этот равномерный светлый поток будет являться не чем иным, как немного измененной, но все еще узнаваемой переработкой светло-золотистого кёльнского пива.

В те годы, когда он был мальчишкой, перед входом в мужской туалет стоял круглый табурет, а на нем — белое блюдечко, в которое все бросали по десять пфеннигов. Монетки звонко ударялись о фарфор. На этот звук быстро выходил пожилой мужчина, который в ответ на «большое спасибо» прятался где-нибудь в подсобке, где играл карманный радиоприемник. В первый раз Георг услышал такой радиоприемник именно здесь. В воскресенье после обеда всегда транслировались футбольные передачи или музыка, танцевальная и легкая. Эти мелодии и сегодня звучат у него в ушах, напоминая о детстве каждый раз, когда он спускается по ступенькам в туалет.

— А, лакомая теплая корочка, — улыбнулся Петер Файль, вернувшись и окинув взглядом то, что принес официант. Маленькие порции буженины и копченой итальянской колбасы, обе с рогаликами — блюдо, которым подкреплялись в одиннадцать часов в те далекие времена, когда все еще работали в правильном режиме. Хойкен заказал маленький горшочек горчицы и два кёльнских, а потом сказал:

— Петер, вчера я долго разговаривал с Лизель Бургер. Я спросил, почему мой отец все время посещает отель «Соборный», она ответила, что я должен поговорить с тобой, потому что ты лучше всех знаешь, что происходит в отеле по ночам.

— Не хотите же вы сказать, что ничего не знали об этом? — удивился Петер Файль.

— Конечно, знал, — солгал Хойкен, — но не предполагал, что мой отец бывает в отеле так часто. Я никогда не разговаривал об этом ни с ним, ни с кем-либо другим. Я этим просто не интересовался.

— И что же интересует вас сейчас? — спросил Петер.

Хойкену на секунду показалось, что перед ним сидит совершенно другой человек, Файля словно подменили. В один миг он стал собранным и настороженным, как будто в другом участке его мозга включился инстинкт самосохранения, который ничего не знал о теплой корочке. Хойкен моментально отметил про себя эту перемену. Он понял, что нужно быть осторожным. Он должен завоевать доверие Петера Файля или, если это не удастся, хотя бы не заходить со своими расспросами слишком далеко.

— Жив ли еще ваш отец, Петер? — спросил он спокойно.

— Нет, — ответил Файль.

— И давно он умер?

— Три года тому назад.

— Когда вы вспоминаете об отце, не возникает ли у вас желание спросить его о чем-то таком, о чем вы не успели спросить, когда он был еще жив?

Файль посмотрел ему прямо в глаза, словно хотел найти в них твердую опору. Вопрос Хойкена выходил за те рамки, которых до сих пор, в течение их короткого знакомства, оба придерживались. Если Петер сейчас ответит, они перейдут в фазу «взаимоотношений двух мужчин», как это называется в американских фильмах.

— Знаете, господин Хойкен, — сказал Файль тихо и положил свою вилку на край тарелки, — за эти годы я много думал обо всем, что связано с моим отцом.

Итак, он зашел не слишком далеко. Чтобы наладить общение, потребуется еще немного времени. Хойкен попробовал улыбнуться и спросил: