Одинокие сердца - Итсасо Мадарьяга (2010)

Иногда просто невероятно, насколько человек может отдалиться от самого себя. Одри сейчас заново открывала для себя множество различных ощущений, о которых уже давно забыла.

— Наверное, именно это имеют в виду, когда говорят о чувственности, — пробормотала она, обращаясь к смутным очертаниям, угадывавшимся в запотевшем зеркале.

Одри взяла с полки красивый флакон с лосьоном для тела — судя по этикетке, он должен был пахнуть розами, — и, положив на пол махровое полотенце и усевшись на него, стала натирать сначала ноги, а затем — длинными и равномерными массирующими движениями — живот и грудь. Вскоре девушка ощутила нежный, приятный запах роз. Одри продолжала неторопливо растирать кожу от ног до шеи и обратно, стараясь, чтобы жидкость получше впиталась в кожу. Запах роз вскоре распространился по всей ванной. Сколько времени она не получала такого удовольствия? Для кого же изготавливают все эти душистые лосьоны, как не для женщин? Одри пообещала себе, что будет предаваться подобным маленьким удовольствиям всегда, когда у нее только появится такая возможность. На это у нее сейчас ушло ненамного больше времени, чем тогда, когда она, готовясь утром пойти на работу, машинальными движениями натирала свое тело лосьоном, не чувствуя при этом абсолютно ничего.

Встав перед зеркалом, Одри взяла пластмассовую баночку с тальком для тела и мягкой пушистой кисточкой стала наносить легкими движениями тальк себе на грудь, плечи и шею. Закончив, она с удивлением взглянула на результат своей работы в зеркало. Ее — теперь уже отчетливое — отражение посмотрело с загадочным видом, как будто знало нечто такое, чего не знала сама Одри.

Закутавшись в махровое полотенце, девушка вернулась в комнату и там бросила полотенце на пол. Остаться один на один с собственным телом — да и вообще со своей внешностью — было для Одри нелегким испытанием. Она всегда находила в себе какие-то изъяны: то волосы на ногах, которые она уже давно не удаляла, то проступающие жировые складки, то носки, нелепо топорщащиеся на щиколотках, то лифчик, явно не гармонирующий с трусиками («Да кто станет ежедневно следить за тем, чтобы один предмет нижнего белья соответствовал другому?»), то ступни, коже на которых уже давно не уделялось внимания, то ногти, по которым не мешало бы пройтись пилочкой…

В общем, в ее внешности всегда обнаруживалось что-нибудь такое, что не выдерживало критики. Действительность была далека от того, что показывают в телепередачах: женщины в собственной спальне, всегда идеально красивые, выбирают, какое бы платье надеть, стоя перед раскрытым шкафом в безупречном комплекте нижнего белья. Одри уставилась в зеркало, пытаясь не оценивать критически то, что она сейчас видит, а просто разглядывать свое отражение.

«Это — я, и никуда мне от этого не деться. Так что лучше относиться к себе с любовью», — подумала она.

Девушка довольно долго хладнокровно себя разглядывала, не пытаясь ни что-либо скрыть, ни улучшить внешний вид, изменяя позу. Она была именно такой, нравится ей это или нет.

Затем она подошла к своему — стоящему возле шкафа и все еще не распакованному — чемодану. Порывшись в нем, Одри выбрала платье, купленное, когда она ходила вместе с матерью в Лондоне по магазинам, — платье, которое изменит ее жизнь! Одри расправила его, и ей показалось, что с того момента, когда его купили, прошло целое столетие, а не каких-то неполных две недели. Ее удивило, насколько она сейчас отличалась от той угрюмой и подавленной Одри, которая еле волочила ноги, идя за матерью по универмагу «Харродс». Нет лучшего способа разогнать собравшиеся на душе тучи, чем резкая смена обстановки. Горести, переживаемые на фоне интересной и содержательной поездки, кажутся уже не такими серьезными. Одри обула альпаргаты[12]с ленточками, на невысоких каблучках и спустилась на кухню.

— Доброе утро!