Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

В полумгле раннего утра, при свечах, Конфетка раскрывает книгу, врученную Беатрисой.

– Сам мистер Рэкхэм купил, – сообщила няня. – Здесь все, что должна знать Софи.

Книга называется «Исторические и иные вопросы для юных», она толстенная и вся плотно заполнена мелким шрифтом. Имя автора – Ричмол Мангнэлл – звучит как рычание собаки, не желающей выпустить из пасти мячик.

Конфетка изучает первый вопрос, касающийся монархий древности, основанных после Потопа, но в этом вопросе увязает, потому что не знает, как правильно произносится слово «халдеянин», и очень не хочет начинать уроки с Софи с ошибки. Читает дальше, но, добравшись до вопроса: «Что представляли собой амфиктионии или амфиктионические конфедерации?» – приходит к заключению, что некоторые материалы пока недоступны пониманию Софи. Конфетка решает пропустить парочку тысячелетий – или, скажем, десяток страниц – и начать с рождения Иисуса, о котором Софи хотя бы слышала.

Успокоившись, Конфетка откладывает в сторону мангнэлловские «Вопросы…» и достает из укрытия дневники Агнес. К своему удивлению, обнаруживает (только сейчас заметила), что они заперты: на каждой из чумазых тетрадей есть застежка с крохотным медным замочком. Конфетка пробует взломать хоть один, земля сыплется ей на колени, но изящный запор открыть так сложно, чего по внешнему его виду и не скажешь. В конечном счете Конфетка – вопреки мукам совести – вскрывает замочек, засунув в него кончик ножа.

Дневник раскрывается на странице, которая рисует Агнес в 1869 году:

Я охвачена ужасом сегодня – я уверена, что меня ждет большое испытание, даже более тяжкое, чем те, что я претерпела до сих пор… Только сейчас приходила Клара с сообщением, что доктор Керлью уже в пути. Он едет, чтобы «облегчить мои страдания». Что он имеет в виду? Конечно, я горько жаловалась, когда он был здесь в прошлый раз, и, возможно, я сказала, что после стольких месяцев болезни не желаю ничего, кроме смерти, но у меня не было таких намерений! Его черный саквояж страшит меня – у него там ножи и пиявки. Я умоляла Клару не позволять ему вольничать со мной, если я упаду в обморок, но она будто и не слышит меня, болтает, что все тревожатся по поводу «ребенка» – уже давно пора и скоро он должен появиться. Чей это может быть ребенок? Хотелось бы, чтобы Уильям всегда извещал меня, кого он приглашает в дом…

Во внутренности Конфетки больно впивается шип. Она со стоном усаживается на горшок и перегибается пополам; распущенные волосы ее путаются в ночной рубашке, вспотевший лоб приникает к коленям. Она сжимает кулаки, тужась, но из нее ничего не выходит; вскоре спазм отпускает…

Улегшись в постель, она снова берется за дневник Агнес. Отыскивает уже читанную страницу, полагая, что на следующей будет сказано о том, как появилась на свет Софи. Однако очередная запись, сразу после описания родовых мук Агнес, не распознанных ею, начинается так:

Только что возвратилась от миссис Хоттен, куда ездила на обед впервые после восстановления здоровья. Либо эти Хоттены весьма странные люди, либо за время моей болезни что-то странное произошло с манерами. Мистер Хоттен положил салфетку себе на грудь, а мне подали ложку, чтобы есть дыню. На столе не было щипцов для спаржи, а в одной из картофелин на моей тарелке оказалась «косточка». Все без умолку говорили о Барингсах и отпускали шуточки по поводу цены пэрства. Миссис Хоттен смеялась с раскрытым ртом. Я весь вечер то ужасалась, то умирала со скуки. Я больше не стану к ним ездить. Когда миссис Сесил ответит на мое приглашение, хотела бы я знать?

И так далее, и так далее. Конфетка листает страницы – все то же. Где Уильям? И где Софи? Их имена не появляются. Агнес выезжает, по всей видимости, вместе с мужем, возвращается домой – по всей видимости, к малютке-дочери.

У миссис Амфлетт я виделась с миссис Фордж, миссис Типпетт, миссис Лотт, миссис Поттер, миссис Аусби.