Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Уильям снова бросает истомленный взгляд на дверь. Если он сейчас вскочит на ноги и выбежит из «Камелька», не разразятся ли все мужчины и женщины, какие здесь есть, издевательским гиканьем?

– Ну ладно, – произносит одна из девушек и складывает на столике руки, помещая поверх предплечий грудь (насколько то позволяет ее туго стянутый по моде лиф). – Ладно, лучше расскажите нам о себе, сэр.

Лицо ее вдруг утрачивает шаловливое выражение, становясь едва ли не почтительным.

– Давайте я догадаюсь, – говорит другая, самая робкая из трех. – Вы писатель.

Это без всякой задней мысли выбранное слово производит на Уильяма впечатление не то удара в лицо, не то ласки. И что ему остается, как не перевести взгляд на девушку и не спросить якобы изумленно:

– Да?

– Уверена, это такая скучная жизнь, – высказывается прорицательница.

Теперь все три говорят серьезно – они задели его гордость и хотят искупить свою вину.

– Да, я пишу, – уточняет Уильям, – для самых лучших ежемесячных изданий. Я критик – и романист.

– О боже! А как называются ваши книги?

Уильям на выбор называет одну из тех книг, которые он собирается – когда-нибудь – написать.

– «Ниспровержение мамоны», – говорит он.

Две девицы ухмыляются, третья выпячивает на рыбий манер губы, безмолвно проверяя, удастся ли ей повторить название столь экзотическое. Ни одной из них и в голову не приходит сообщить ему о том, что в «Камельке» критики и будущие романисты просто кишат кишмя.

– Моя фамилия Хант, – импровизирует Уильям. – Джордж У. Хант.

Внутренне он – шарлатан, существо, доведенное издевательствами отца до необходимости передвигаться на четвереньках, – корчится от стыда. Ступай домой, почитай о ценах на навоз! – такой приказ звучит в его ушах, однако Уильям топит его в большом глотке эля.

Самая образованная из трех блудниц задумчиво сужает глаза, словно смущенная некой загадкой.

– И при этом мистеру Ханту нужна Конфетка, – произносит она. – Конфетка и никто больше. Так чего же, чего может хотеть… мистер Хант? Мммм?

Подружка ее тут же отвечает:

– Он хочет поговорить с ней про книжки.

– О господи.

– Выходит, среди критиков у Джорджа друзей нет, так?

– Как это грустно.

Осажденный со всех сторон Рэкхэм стоически улыбается. Ему кажется, что вот уже долгое время никто больше в «Камелек» не заходит.

– А хорошая нынче стоит погода, – ни с того ни с сего замечает наименее образованная из этих трех. – В ноябре было намного хуже.

– Ну, это если тебе по душе снег с дождем, – отвечает одна из двух других, неторопливо сбирая подол платья в складки и сооружая из них подобие саржевого сугроба.

– Не забывайте, у нашего мистера Ханта особые вкусы.

– Вы уже подготовились к Рождеству, сэр?

– Любите разворачивать подарки пораньше? – Розовые пальчики двусмысленно стягивают с груди шаль, и Уильям снова переводит взгляд на дверь.

– Может, она сегодня и не придет, – говорит та из трех девиц, которой присущи повадки наиболее вызывающие. – Конфетка.

– Чшшш, не надо над ним подсмеиваться.

– Взяли бы вы лучше меня, миленький. Я тоже в литературе кое-чего смыслю. Всех великих писателей знаю. Ко мне даже Чарльз Диккенс заглядывал.

– Да разве он не помер?

– У меня он был преживехонький, дорогая.

– Он уж лет пять как перекинулся. Невежда ты, вот ты кто.

– Говорю тебе, он самый и заходил. Я же не сказала, что на прошлой неделе. – И она жалостно шмыгает носом. – Я тогда совсем еще малышкой была.

Подруги ее фыркают. А затем, словно по внятному всем трем сигналу, принимают серьезный вид и придвигаются к Рэкхэму, искусительно склоняя головки. Теперь они выглядят точь-в-точь как вчерашние «двойняшки» – с добавлением третьей несъедобной порции сладкого.

– Берите всех трех, а заплатите как за одну, – произносит, облизывая губы, прорицательница. – Как вам это?