Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

«И пудинг будет такой, что лакеям

Нести недостанет сил.

А пока я пью портер и ем пирожки…

Мой корабль еще не приплыл.

– Да, корабль еще не приплыл, – подхватывают завсегдатаи, —

Он опаздывает пока.

Мой корабль еще не приплыл,

Но прибудет наверняка.

Когда б он приплыл, я б, признаться, не скрыл

От людей своего смешка.

Но корабль еще, но корабль еще,

Мой корабль еще не приплыл!

Уильям усмехается. Неплохо, совсем неплохо! Почему он никогда раньше не слышал о «Камельке»? Интересно, знаком ли он Бодли и Эшвеллу? Если нет, как он его им опишет?

Что ж… «Камелек», разумеется, стоит несколькими ступеньками ниже заведения высшего класса, – намного ниже. И все-таки он гораздо лучше кой-каких жалких дыр, в которые его затаскивали Бодли с Эшвеллом. («Вот оно, то местечко, Билл, я почти уверен!» – «Почти?» – «Ну, для полной уверенности мне придется лечь на пол и оглядеть потолок».) В «Камельке» же ничего слишком вульгарного не замечается: никаких тебе оловянных кружек, все сплошь хорошее стекло, да и пиво здесь легкое, пенистое. Полы не деревянные, плиточные, поддельный мрамор отсутствует. И самое главное, он, в отличие от прибежищ простонародья, работает не круглые сутки, но скромно закрывается в полночь. Что более чем устраивает Уильяма: не придется слишком долго дожидаться его желанной Золушки.

Жена моя Милли заменит имя

И назовется Октавией.

И мы, пусть не скоро, заживем без раздора

В славном домике где-то в Белгравии.

Мы станцуем, споем, мы друзей созовем,

Будет каждый из них мне мил.

А пока мы вдвоем в развалюхе живем.

Мой корабль еще не приплыл.

Тут надлежит вступить хору, и завсегдатаи вступают – с немалым чувством. Уильям же, не желая привлекать к себе внимание, просто мычит. (Ах, разве не пел он прежде похабных песен баритоном, более громким и сочным, чем… Впрочем, простите, это вы уже слышали…)

Когда песня заканчивается, Уильям аплодирует вместе со всеми. Состав клиентов заведения то и дело меняется, одни встают, чтобы уйти, другие только-только входят. Склонившись над пивным стаканом, Уильям старается не упустить из виду ни одной юбки, надеясь первым углядеть девушку с «карими, редкостной проникновенности очами». И тут выясняется, что он недооценивает проникновенность собственных очей, ибо едва его взгляд коротко задерживается на троице лишенных кавалеров молодых женщин, как они, все три, поднимаются на ноги.

Он пытается отвести глаза, но поздно: женщины уже надвигаются на него фалангой из тафты и кружев. Они улыбаются – демонстрируя некоторый преизбыток зубов. Собственно, в них избыточно все: слишком много волос выбивается из-под слишком вычурных шляпок, слишком много пудры на щеках, слишком много бантов на платьях, да и вокруг розовых ручек, коими они держатся друг за дружку, закручиваются чрезмерно свободные сизые манжеты.

– Добрый вечер, сэр, вы позволите нам присесть?

Отказать им, как он отказал продавцу нот, Уильям не может: не позволяют законы учтивости – или законы анатомии. Он улыбается, кивает, переносит новую шляпу себе на колени – из опасения, что на нее сядут. Одна из девиц тут же занимает освободившийся стул, двум другим приходится стесниться на том, что остался свободным.

– Большая честь для нас, сэр.

Вообще говоря, девушки они даже хорошенькие, хотя Уильям предпочел бы, чтобы они не были разодеты как для оперной ложи и чтобы совокупное благоухание их ударяло в нос не столь резко. Сидящие в такой близости одна от другой, они пахнут совершенно как заполненная доверху корзинка цветочницы влажным днем. Уж не Рэкхэм ли произвел эти ароматы? – гадает Уильям. Если так, отцу придется отвечать не за одну только скаредность.