Доля ангелов - Марина Юденич (2004)

— Понимаю… — Птаха вздыхает облегченно.

Я говорила убедительно.

Да, все, очевидно, так и есть.

— Понимаю, — задумчиво повторяет Птаха. — Подумать только: алмазные копи — звучит как название романа. Только вот чьего? Давно не читал ничего такого. Джека Лондона? Или Майн Рида? Не суть. Хотя, возможно, судьбой лицензии следует поинтересоваться. Столько лет прошло…

— Пять без малого.

— Четыре. Там ведь была война, потом вроде все разрешилось. Значит, существует какое-то правительство. Возможно даже, демократическое…

Он готов рассуждать и дальше.

Но для меня уже очевидна тщетность попытки.

И незачем тратить время, развивая пустые мысли.

Совершенно незачем.

1980

Сначала я радовалась квартире как маленькая.

И в точности как маленькие дети «понарошку» пекут пироги из песка, пыталась приукрасить убогое пространство.

Именно «понарошку», ибо реальной возможности изменить здесь что-либо у меня не было.

Прежде всего потому, что не было денег.

Ни копейки в собственном распоряжении.

Все, что присылала мама, немедленно, у окошка кассы на Главпочтамте, исчезало в кармане Антоновых джинсов.

Не говоря уже о том, что иногда умудрялся заработать он сам.

Раз в месяц я получала три рубля «на лекарства» — имелись в виду специфические женские нужды.

Этих денег хватало еще на пару самых дешевых колготок Тушинской — до конца жизни запомню! — трикотажной фабрики.

Прочие редкие обновы — к примеру, французская оправа за пятьдесят целковых, джинсы, башмаки и даже белье — появлялись у меня исключительно по воле Антона, сообразно с его настроением и представлениями о том, что мне следует носить и как выглядеть.

К примеру, залюбовавшись однажды героиней какого-то фильма — телевизора в квартире не было, но в кино мы ходили часто, — Тоша решил, что мне следует преобразиться в ее стиле, и щедро субсидировал поход в парикмахерскую.

Приглянувшаяся актриса была ярко-рыжей и подстрижена «тифозной скобочкой» — состригая пышные пряди пшеничных волос, мы с парикмахершей рыдали в унисон. А перед этим вся парикмахерская отчаянно пыталась удержать меня от очевидной глупости. Я наплела что-то про съемки на «Мосфильме» и непреложное условие изверга-режиссера.

Они поверили.

Впрочем, апельсиновая стрижка, как ни странно, оказалась мне к лицу — в восемнадцать лет, надо полагать, женщине идет многое, если не все.

Тоша остался доволен.

Я обрела дополнительную статью расходов — «на парикмахерскую».

Впрочем, этого никак не могло хватить на благоустройство обветшалой квартиры.

Скрепя сердце я распорола две пестрые ситцевые юбки, еще домашние, сшитые подругой.

Благо в моде тогда было «макси» — юбки до пят. Ткани хватило на то, чтобы изобразить подобие кухонной скатерки и занавески, прикрывшей стекло в кухонной двери.

Стекло, к слову, было треснутым и скоро, разумеется, разлетелось окончательно. «Юбочная» занавеска пришлась как нельзя кстати.

В пыли на антресолях пустой квартиры неожиданно обнаружилась коробка масляной краски — возможно, кто-то из сестринских мужей был художником или, скорее уж, школьным учителем рисования — не суть.

Краска слегка подсохла, но еще вполне годилась для дела.

Ею я рисовала веселые рожицы, цветочки и какие-то невнятные силуэты на грязно-сером кафеле ванной комнаты. В тех местах, где он еще сохранился.

Большие прогалины шершавого бетона — там, где кафель уже отпал, пыталась закрасить той же краской, выбирая цвета поярче.

Убожество никуда не девалось. Но взгляд по крайней мере не так угнетало хмурое однообразие. И несмываемые потеки не бросались в глаза.

Антоша фыркал, однако хозяйственной возни не пресекал — я была счастлива.

Недолго.

Любовь к облупленной квартире кончилась быстро, хотя была настоящей, искренней и, наверное, трогательной любовью к первому совместному жилищу.