Женщины в лесу - Татьяна Поликарпова (2003)

А день набирал силы и звону. Горячее, ярче дрожали полосы и пятна света на стволах и ветках, и лес подобрел к путницам, перестал дичиться, оживал на глазах. Гуще высыпала трава на обочине тропки, кое-где среди деревьев появились кусты, смягчая, растушевывая зеленью седые стволы. Ярко вспыхивали, попадая в полосы света, жуки и всевозможные мухи и мошки. Сам воздух ожил — очнулись в нем запахи свежей травы, листовой прели с терпким привкусом дубовой коры. И вот подала голос кукушка — откуда-то очень издалека. И сразу отозвалась ей невидимая за поворотом Инна:

— Только не вздумайте считать, а то вдруг смолкнет!

— Не будем! — весело крикнула Вера.

— Лина промолчала. Лицо ее замкнулось, взгляд ушел куда-то — в себя ли, в иную ли какую даль… Она тихонько проговорила:

— Кукушка, кукушка, лесная пичужка…

Ничего-то не знали они друг о друге. Ровным счетом ничего.

Раза два-три их тропа разветвлялась, чего не было раньше и о чем Валентин не поминал. Всякий раз они уверенно выбирали ту, где проступал камень. Однако настораживались… Но вот их тропа, взлетев на особенно крутой, хоть и короткий подъем — ни дать ни взять капитанский мостик, — вынесла их на приветливую круглую полянку. Впрямь — мостик: ровнехонькая площадка. Полянка — красавица: вся в траве, в цветах, вся в солнце, отрада, а не полянка. Но она-то и преподнесла им как на расписном блестящем подносе… распутье: три дороги, три пути звали их отсюда в три разные стороны. Тропа, по которой они сюда вышли, продолжалась, минуя полянку, по правой ее стороне. Но от нее отделялась и вела по диагонали влево вторая, такая же отчетливая, хорошо утоптанная, а главное, тоже кое-где посвечивающая белым известняком. Третья, хоть и затравевшая, но тоже ясно видимая, поворачивала почти назад, под острым углом к их прежней дороге. А ведь именно о таком резком развороте назад толковал им Валентин! Да, но здесь не было межевого столбика под цифрой 35!.. Столбика не было — зато над распутьем торчал столбище, вроде телеграфного. Мало этого: на столбе красовалась роскошная картина, писанная маслом по внушительному листу жести: стройная светло-палевая олениха с прелестным большеглазым олененком, прижавшимся к ее боку, взирала на путников умоляющим влажным взором. А под копытами матери и дитяти грозные жирно-черные буквы гласили: «Граждане! Хозяевами будьте в лесу! Охраняйте деревья, животных и птиц — леса красу!» Потрясенные, взирали путешественницы на этот невероятный сюрприз, на эту высокохудожественную наглядную агитацию, вознесенную над распутьем. Сквозь вихрь всяких необязательных мыслей и соображений по поводу, например, несоответствия грозно-грубых букв и нежных оленьих глаз, по поводу вообще-то неплохой живописи неведомого художника и сомнительной надобности ее в этом глухом уголке леса пробивалась и брала верх одна неприятная мысль: не мог Валентин, проходивший по этой полянке, не запомнить ее. Не заметить. А заметив и запомнив, не сказать им. Какие-то маленькие столбушки 35 заметил, а эту живопись, это произведение лесного искусства пропустил без внимания? Такого быть не могло. Значит… Значит, они заблудились.

Вере было стыдно поднять глаза на спутниц. И все молчали. Вера понимала, что решения ждут от нее. Не говоря ни слова, опустив голову, как виноватая, она пошла вверх по правой тропе. Подруги так же безмолвно следовали за ней.