Женщины в лесу - Татьяна Поликарпова (2003)

«Маленький мой, — прошептала Катя теперь мудрым глазам сына, — ты что, уже наелся?» — однако все еще чувствуя маленькой себя, а не его.

Но большие глаза ребенка стали делаться меньше, они сужались и сужались, постепенно медленно закрываясь. Он засыпал.

Катя освобожденно вздохнула, судорожно, в два приема, как человек, только что избежавший опасности.

В палате было тихо. Женщины уснули, пережидая, пока Катя накормит ребенка. Она прилегла рядом с сыном. Чутко, как олениха, подстерегая тот звук или шорох, который может означать опасность. За изголовьем кровати оглушительно стреляли трубы парового отопления, где-то в глубине больницы хлопали двери, резкими голосами перекликались санитарки, брякали их ведра, — все эти звуки не угрожали им с сыном. Но бесшумно открывшаяся дверь в палату… Катя открыла глаза. Санитарка шла к ней, держа кулек с передачей.

— Давай отнесу, — кивнула она на спящего Мишутку.

— Я сама, — прошептала Катя, — а вы мне двери открывайте.

В детской сейчас жил один Мишка. Там было голубовато от света и особенной белоснежной чистоты. Катя любила туда заходить, если знала, что сестры нет поблизости. Санитарочки, особенно вот эта, ей позволяли.

Вернувшись, Катя достала из кулечка открытку, и сердце забилось. Вот сумасшедшая! Олег поздравлял ее с днем рождения Антона. Писал, что у него все в порядке. Что в школе все радуются за нее, а ее класс горюет: яблони не скоро зацветут, а ребята хотели бы завалить роддом цветущими ветками. (Вблизи их города на сопках было много диких яблонь.) Олег писал: «Скорей бы ты вернулась: так жду тебя». Катя знала, как пишутся такие слова. И она в конце своих посланий о самочувствии, о том, как ест Мишка, после наказов Олегу покупать и пить молоко, выводила напряженной рукой: «Я соскучилась по тебе. Очень. Твоя Катя».

Но сегодня, растревоженная Марусиными признаниями, Катя написала много: «Тоска меня здесь заедает. Домой бы. Знаешь, на фоне здешних разговоров (тема одна: аборты, измены, побои) наша с тобой жизнь кажется мне утонченным празднеством, какой-то блаженной идиллией. Ей-богу!»

И Кате стало легче. Палата спала. Мельтешил за окном серый от влаги, крупный снег; сумеречно, грязновато белело белье на постелях. Но было тепло, сонно, лениво. Вечером зайдет Света, сестра из терапии, их соседка по дому, захватит записку.

Катя заснула крепко, унося с собой в сон Олегову открытку: букет свежих, сияющих под солнцем ландышей в стеклянном кувшинчике, вроде молочника, а рядом, на клетчатой скатерти, брошены небрежно лиловые колокольчики.

«Наверное, последние ландыши… Уж и колокольчики расцвели, а еще и ландыши стоят…» — подумалось Кате.

Она проснулась от счастливого ощущения, сквозь сон коснувшегося ее. Открыла глаза: солнце! Солнце наконец прорвалось к ним. Это солнце, его луч, разбудил Катю, упав ей прямо на лицо. «Ой, как хорошо!» — подумала разнеженно Катя и, отодвинувшись чуть от солнечного пятна на подушке, снова уснула и увидела сон.