Женщины в лесу - Татьяна Поликарпова (2003)

— Его посадишь! Свидетелей-то нет. Я даже и не кричала. И синяков не было, как вон сейчас. — Маруся закинула левую руку за голову. На нежной бело-розовой коже тыльной стороны плеча расплылся безобразный черно-лиловый кровоподтек. — А в милиции знаешь как говорят, когда свидетелей нет? «Муж да жена — одна сатана!» Может, я на него наговариваю.

— Да как это наговаривать на собственного мужа!

— Очень просто. Кому надо — наговорит, — заявила Маруся так уверенно, что Катя не посмела спросить, кому это и зачем бывает надо, уж, наверное, проще разойтись…

Она спросила только:

— А врачи? Могли бы подтвердить…

— Может, — согласилась Маруся. — Так ведь я оклемалась.

— Погоди! — Тетя Клава подняла худую руку и потрясла, погрозила пальцем. — Будет у тебя, девка, инвалидность, коли не уйдешь от такого. Очень даже скоро.

— Да ведь все жду. Приглядываюсь. Может, образумится. Он до меня больно охочий. Оттого и бесится. Ему вынь да положь. А нет, так он и дерется. — В голосе Маруси проглянула вдруг стыдливая гордость.

— А тебе, дуре, и лестно! — Тетя Клава даже села в своей постели, чтоб увидеть лицо Маруси. — Вот погоди, доведет тебя до инвалидности и забросит со всей своей охотой и другую будет, как тебя, голубить, доводить до абортов.

— Вот и я говорю: еще полезет — зарублю. Топором. Думаешь, я не знаю: он, только я за порог, ведет кого ни то в дом? Я зна-а-ю! — с угрозой пропела Маруся. — И на стройке у него есть краля. Мне говорили. А что, мой Валерка — мужик видный. Любая…

Она не договорила и вдруг, всхлипнув, уткнулась в подушку.

Марусины признания совсем сбили с толку Катю. Невозможно было уследить за ее шараханьями: ненавидеть такого — это понятно! До топора понятно… Но гордиться?! Гордиться, что тебя калечат? Да при этом еще и изменяют?! И потом…

Катю передернуло, когда она додумалась до этого — потом… Ведь Маруся снова здесь! После всего, о чем она тут рассказывала! Катя не хотела, не могла поверить в то, что видела собственными глазами. Принять, признать все то, что составляло жизнь Маруси, значило каким-то образом, что ее, Катиной, жизни нет. Не могут они существовать одновременно, как вот сейчас в этой палате. Но ведь существуют! И то, что привело сюда Катю — беременность, — привело и Марусю. Правда, с разными целями… Но, значит, и у Маруси с Валеркой было то же, что у Кати с Олегом… Вот что не поддается разуму, противоестественно и вообще — не может быть!

Катя чуть ли не вслух застонала, перевернулась с боку на бок в постели и, наконец, села, сбросив ноги вниз… Ей было тошно.

— Надо руки помыть… Сейчас кормить принесут, — пробормотала она слабым голосом и пошла к крану над раковиной в углу палаты. Долго мыла руки, плескала себе в лицо, лила на шею. Струйки воды стекали, вызывая озноб, по спине между лопатками, по груди, по ее ложбинке. Кате казалось, что она нечиста, и как ей сейчас взять Мишутку?

— Эй, девка! — прикрикнула на нее тетя Клава. — Хочешь грудь застудить?

И Катя, стуча зубами, зарылась в постель, под одеяло. «Руки-то ледяные», — сообразила она и протянула их между прутьев кроватной спинки к трубам парового отопления.

«Как же она может, — думала она о Марусе. — Такая красивая, молодая. Как же она может. Так унижаться…»

Катя была еще очень неопытна в жизни, хоть ей шел уже двадцать седьмой год и она рожала второго ребенка. Но Катя была непрерывно счастлива, а счастье близоруко и высокомерно, оно плохой учитель житейской мудрости. Мудрости, в общем-то, простой: она стоит на том, что «все индивидуально», — как выражалась одна из Катиных коллег, пожилая учительница, — и не спешит судить.

«Но как же тогда общие понятия? — возмущалась сейчас про себя Катя. — Как, например, быть с любовью? То, что Валерий, — этот скот, «охочь до Маруси», и это любовь?! Индивидуальная, так сказать!»

— Маруся, — строго, как на уроке, спросила Катя, — почему не уйдешь от него?