Рисунок по памяти - Татьяна Воробьёва (2018)

Хадижа не знала, сколько слушала чтение Зейна, его голос, уносящий её куда-то далеко, а на листке сами собой выписывались восточные узоры и пески бесконечной пустыни, с вереницами караванов, восточные танцовщицы и сказочные принцы. В какой-то момент девушка облокотилась, почувствовав твердую опору под спиной. В голове проносились образы, разбуженные строками восточного поэта. Хадиже, казалось, что она куда-то уплывает, то ли погружаясь в фантазии, то ли в сон. Неясные образы становились все четче, и вот она стоит на обочине дороги, вокруг лес, но несмотря на это, застывает какая-то нереальная, могильная тишина: ни шороха листвы, ни пения птиц. Неприятный запах жженой резины раздражает обоняние, и Хадижа оборачивается в поисках источника вони.

Автомобиль лежит колесами вверх, которые продолжают вращаться с неприятным шорохом, от двух из них идет едва заметный дым. Девушка вдруг чувствует, что дышать становится тяжело, словно что-то потустороннее сдавливает грудь. Движение в салоне автомобиля, привлекает ее внимание. Хадижа боится туда посмотреть, но и не может отвернуться. Из бокового окна заднего сидения, появляется женская рука, вся в порезах. Хадижа вздрагивает от испуга, и не осознано протягивает свою руку в ответ. Рука женщины исчезает в салоне, на месте ее появляется лицо, бледное, в порезах и ссадинах, на котором ярко выделяются глаза — выразительные, темно-карие глаза, подведенные черным карандашом. Они смотрят с отчаянием неизбежной смерти, со страхом и болью, что Хадиже хочется завыть, хочется открыть эту дверь, раздирая кожу рук в кровь. Желание спасти, помочь успеть захватывает все ее существо, но стоит девушке сделать шаг, как яркая вспышка огня оранжевым пламенем охватывает весь корпус автомобиля.

— Мама! — девушка резко дернулась, открыв глаза, и если бы не мужская рука, вовремя обхватившая Хадижу, то она бы точно упала в воду.

Зейн чувствовал, как Хадижу трясло, словно в ознобе, пальцы побелели в суставах, вцепившись в края альбома.

— Тише, тише, тише, — успокаивал он девушку, — Все хорошо, с тобой все хорошо.

Хадижа задышала ровнее, и пульс её сердца уже не казался таким бешеным, колотящим, почти болезненным.

— Спасибо, — хрипло благодарит она, отстраняясь.

— Что тебе снилось? — осторожно спрашивает Зейн.

Хадижа поджимала губы и качала головой:

— Не помню, — после таких снов не остается ничего кроме головной боли, — Мне казалось, что я закрыла глаза лишь на секунду.

— Держись, я отнесу тебя в дом и попрошу заварить тебе чай, — подхватывая жену под колени, сказал Зейн.

— Ты и так сегодня целый день меня носишь на руках, — смутившись, проговорила Хадижа, желая возразить, но, посмотрев на мужа, который всем своим видом показывал, что она, конечно, может с ним поспорить, но он все равно сделает по-своему, отступила — и спасаешь, — закончила она.

— Приму это за комплимент, — улыбнулся Зейн, — Я поклялся, что буду оберегать тебя, но не прошло и двух недель с нашей свадьбы, как с тобой произошла неприятность. Если, чтобы уберечь тебя, не придется носить тебя на руках всю оставшуюся жизнь, я согласен.

Хадижа не знала, что ответить на это, но улыбнулась, доверительно уткнувшись в грудь мужчины. Было приятно осознавать, что ему не все равно, приятно чувствовать, что о тебе готовы заботиться.

В гостиной уже сидели Латифа с малышом Кави на руках и Самира. Зейн бережно опустил Хадижу в кресло и поприветствовал родственниц:

— Глаза радуются, наблюдая за счастливой матерью и ее детьми, — поклонился он Латифе.

— Спасибо, Зейн, — улыбнулась ему женщина, — Воистину, дети — это счастье.

Самира с Хадижей лишь переглянулись, покачав головой. Дети, может, и счастье, но только тогда, когда они любимы и желанны, а становиться матерью ни та, ни другая еще не хотели.

— Как дела, Хадижа? Что-то ты бледная, — спросила Самира, чтобы свернуть тему материнства.