Научи меня плохому - Екатерина Риз

После его слов повисла неловкая пауза, Катя заметила, какой взгляд Андрей своему болтливому другу Малиновскому адресовал, и поторопилась мужчин растолкать. Сева сам на стул сел, а Андрея пришлось толкнуть в живот.

Следующие сорок минут Катя занималась тем, что жарила этим выпивохам котлеты и прислушивалась к их разговорам. Искренне не понимала, что за повод для такой серьёзной пьянки. Говорилось о Малиновском, о том, как ему повезло, какой он молодец, чтобы дальше так держал, а Кате очень хотелось вмешаться и посоветовать Роману Дмитричу, чтобы пил поменьше и не мотался ночами не понятно где, с кем и в каком состоянии. И желательно, чтобы Андрея не спаивал и с собой нигде не таскал. Когда про Андрея в таком ключе подумала, с праведным негодованием, вдруг перепугалась собственных мыслей, отвернулась и принялась котлеты на сковороде переворачивать, пытаясь за громким шипением масла спрятать смущающие мысли. Подумала, как о настоящем муже, и на Малиновского в этот момент именно потому и злилась — что он её мужа с пути истинного сбивает.

Когда тарелка с горячими котлетами оказалась на столе, мужчины заметно оживились, а Сева попытался Катю за стол усадить. Схватился за бутылку, бестолково уставился на этикетку, потом расстроился.

— Ты ведь не будешь виски? А вино будешь? Андрюх, у нас вино есть?

Жданов взглянул с ехидством.

— У вас — не знаю. А у нас нет, все выпили.

Рома смешно погрозил им пальцем.

— Вот вы чем здесь занимаетесь! — уличил он их. Сева с Андреем непонятно почему рассмеялись, а вот Катя нахмурилась, глядя на Малиновского сверху. Все эти намёки ей не нравились.

Жданов взял её за талию и потянул вниз, желая усадить к себе на колени, но Катя воспротивилась. Забрала со стола грязную посуду, поставила другие тарелки, и посоветовала себе не обращать внимания на появившуюся на столе новую бутылку. Кажется, они всерьёз обмывали второе рождение Малиновского. Говорили, что второе, но Катя сомневалась, скорее уж десятое или близко к этому. Даже Андрей как-то рассказывал ей про три разбитые Ромкой машины. И если они каждую его аварию так отмечали, то неудивительно, что Малиновский к плохому пристрастился. Сидит в углу, пьяный и несчастный, руку свою баюкает и на жизнь жалуется. На женщин.

Роман Дмитрич Малиновский жалуется на женщин! На их коварность и черствость. Катя снова замерла, на этот раз с тарелкой в руках, и во все глаза на Малиновского уставилась. И только когда Андрей её за руку дернул, опомнилась. На мужа взглянула, заметила хитринку в его взгляде, и независимо вздёрнула подбородок.

Вскоре пожаловал ещё один гость. Совсем уж нежданный. Катя к тому времени ушла в спальню, решив мужчин одних оставить, закрыла за собой дверь и некоторое время наслаждалась тишиной и покоем. До спальни лишь иногда долетали отдельные выкрики и смех, особо громкий. Переоделась, взяла книгу, которую уже месяц не могла дочитать, устроилась на кровати, и вот тут раздался звонок в дверь. Ещё подождала, надеясь, что Андрей откроет, но прошла минута, и звонок повторился. Пришлось идти. Дверь открыла, надеясь, что это не соседи, которые пришли на шум жаловаться, и застыла, глядя на Воропаева. Тот стоял перед ней в небрежной позе, но взгляд на удивление спокойный, видимо, тот факт, что ему долго не открывали, Александра Юрьевича нисколько не обеспокоил. Видимо другого, от людей с фамилией Ждановы, он и не ждал. А заметив, что Катя застыла в некоторой прострации, поинтересовался:

— Говорят, он живой?

— Роман Дмитрич? Конечно. Руку сломал.

— Одну? Лучше бы голову, он все равно ею не пользуется.

На это Катя ничего не ответила, только успела в сторону отступить, когда Воропаев порог квартиры переступил. Остановился прямо перед Катей, та в стену вжалась и вытерпела пристальный, изучающий взгляд. Затем ей вручили цветок в горшке.