Всю дорогу домой Жданов обдумывал этот совет, данный матерью. Поглядывал искоса на жену, пытаясь предугадать ее реакцию, и не мог. Сейчас уже не мог. А ведь когда-то считал, что Катя Пушкарева для него, как открытая книга. А теперь кучу времени тратит на то, чтобы понять какую-нибудь короткую фразу, сказанную ею утром, небрежно брошенную, а он весь день вспоминает, обдумывает и не всегда находит верный ответ или решение. Это же Катя! Разве с ней можно что-то знать наверняка. Порой он пугался того, что у нее в голове творится. Столько планов, затей, выводов. Наверне, если бы он все их знал, окончательно бы запутался, и противостоять не смог, сдался бы на милость победителя. Как хорошо, что он не знает. Только благодаря этому еще в состоянии ее в тупик ставить, и все ее рациональные измышления портить.

А если и, правда, сказать? Вот просто сказать: люблю. Он сотни раз это слово произносил, иногда кажется, что не одной сотне женщин. Кире говорил и клялся в любви с легкостью. А вот с родной женой не получается как-то. Останавливает то, что она вряд ли поверит. Он ведь и ей когда-то в любви признавался, а после предал. И начать сначала оказалось не так просто, так откуда же вера возьмется? Чистая, искренняя… Сам, получается, запутался.

Катя прижалась к его плечу, и Андрей обнял ее, поцеловал в лоб, а потом заглянул в лицо.

— Ты не спишь?

Она головой покачала, продолжая смотреть в окно автомобиля. Такая красивая была в вечернем платье, воздушная, словно фея из сказки, вот только усталая и притихшая. Водитель послушно выключил музыку, как только они в машину сели, и Катя ненадолго глаза закрыла. Видимо, на самом деле устала. А может и расстроилась. Андрей по плечу ее погладил, потом еще раз губами к ее лбу прижался. А она вдруг голову подняла, в глаза ему посмотрела, и Жданов к ее губам наклонился. В конце концов, разве она не его жена? Он право имеет…

— Мне это так нравится, — пробормотал он, когда они, наконец, переступили порог своего дома. Точнее, ввалились в квартиру, Андрей дверь ногой захлопнул и тут же прижал Катю к стене. Руки нетерпеливо стаскивали с ее плеч бретельки платья, губы искали ее губы, и еще успевал шептать что-то пылкое и непристойное. Катя на его слова никак не реагировала, но тут видимо дыхание сбилось, и пока пыталась его восстановить, переспросила:

— Что именно?

— Мои права, на тебя.

Она рассмеялась.

— Не обольщайся. У меня ведь тоже есть права. На тебя.

— Серьезно? — удивился он. — Предлагаю это дело отметить… как-то по-особенному. — И тут же возмутился: — Что за дурацкое платье? Как оно, вообще, снимается?

— А если скажу, что не снимается?

Он подбородок ее сжал и жадно поцеловал в губы.

— Зубами разгрызу.

Она рассмеялась.

— Я так рад, что ты дома, — признался он позже. Лежали на постели, прямо поверх смятого покрывала, снятое платье где-то в изголовье покоилось, пышной юбкой укрывая спинку кровати. Жданов водил ладонями по теплым женским бокам, по спине, и время от времени терся носом об острое плечико. — Вообще не понимаю, как ты могла меня бросить.

— Я не бросала, — воспротивилась Катя чуть возмущенно.

— Конечно, бросила. И еще мириться не желала. Совсем бессовестная. И бессердечная.

Она приподнялась над ним, прищурилась, вглядываясь в полумраке в его лицо.

— Я тебя не бросала, я с тобой разводилась. Это разные вещи.

— Все еще хочешь разводиться?

Она как-то враз сникла, осторожно скатилась к нему под бок, и легла, на потолок стала смотреть.

— Я не знаю.

Жданов голову назад откинул, потом руку под шею заложил.

— Все ты знаешь. — Покосился на нее. — А если я пообещаю стараться, в смысле, быть хорошим мужем, и, вообще…

— Но дело ведь не в этом, Андрюш! Ты хороший муж.

— Да? — недоверчиво переспросил он.

— Да. Просто… Ты сам все прекрасно понимаешь, после всего…